Цирк зажигает огни

Потом надо не забыть спросить Сундука про Поля Элюара, – подумал Мирон и вдруг отчетливо понял, что не знает Сундук ничего ни про вальс, ни про то, как дрался этот Элюар.

Он вошёл в парк. Сырой весенний ветер размахивал голыми ветками тополей. И Мирон подумал, что вот сейчас начнётся длинный-длинный второй раунд, во время которого он постарается узнать всё-всё – и про тот вальс и про того Элюара.

После концерта

Вчера после концерта я ужинал в маленьком ресторане. За соседним столиком сидели мужчина и женщина. Кончив ужинать, они встали и подошли ко мне.

– Простите, пожалуйста, – сказала женщина, – большое вам спасибо за сегодняшний вечер в театре. Это вам.

И протянула мне огромную красную розу на длинном стебле.

Я поблагодарил и скоро сам, расплатившись за ужин, вышел на вечерний Главный проспект.

Навстречу мне шла длинноногая девушка в лёгком вечернем платье. Я сделал шаг в её сторону, вежливо извинился и с улыбкой протянул ей подаренную мне розу. Девушка резко отвернулась и зашагала быстрей.

Я подумал, что, может быть, она неправильно меня поняла, и решил подарить розу женщине постарше.

Я выбрал женщину средних лет.

Она грустно улыбнулась и, покачав головой, сказала:

– Подарил бы ты, сынок, кому-нибудь помоложе.

Я завернул в сквер. На одной из скамеек сидела, обнявшись, молодая пара. Я подошёл к ним:

– Ребята, я желаю вам счастья, это от меня. Парень угрожающе приподнялся: «А ну отойдём!..» И я опять остался один.

Я решил, что моя роза никому не нужна. Но вдруг возле меня остановился розовощёкий малыш. Я присел перед ним на корточки:

– Тебе нравится этот цветок? Возьми!

Он весело заулыбался и схватил цветок за стебель.

Выходя из сквера, я обернулся и – о, какая досада: малыш выпустил цветок из рук и побежал к своей маме.

И красная роза на длинном стебле осталась лежать на мокром чёрном асфальте…

Ах, все равно – я не разучусь дарить цветы, не разучусь.

Диалог

Пепельница отскочила от головы мужа и разбила вазу.

Причина: муж высказал мысль о том, что в нашей стране нервы тоже лечат бесплатно.

Кофейник угодил в бедровую кость и разбередил старую рану.

Причина: идея поносить новую шубу ещё некоторое время сама по себе неплоха, однако…

Студень в чашке впечатался прямо в грудь, не защищенную халатом, и кусочки студня, сдобренные хренком, поползли по животу.

Молодость не совсем ещё загублена, показалось мужу.

Конечно же, всё уладится, всё будет хорошо. Нехорошо только от горчицы, влетевшей в ухо.

Остались лишь предметы, которые или невозможно оторвать от пола, или они не обладают аэродинамическими свойствами.

Говорят, в Японии выпускают сейчас не только миниатюрные приёмники, но и миниатюрные пылесосы, холодильники и швейные машины.

Ну и живут же люди!

Жонглёр

Гремит барабан, рассыпается сухая дробь, между тремя булавами мечется фигурка жонглёра.

– Не урони! Не урони!

Три булавы – три деревяшки вылетают из-за спины, выскакивают из-под ног, кувыркаются высоко над головой; и то закрутятся бешено у самой земли, то как будто повиснут в воздухе.

– Не урони, как однажды уронил своё счастье. Эти три деревяшки забрали у тебя всё. А что они дали взамен?.. Но об этом потом. Сейчас твои ладони в кровавых трещинах, и беспощадные прожекторы так и бьют по глазам.

– Не урони! Ты – жонглёр! Сплети ещё одно прекрасное кружево, выдумай ещё одну невероятную линию, которая мелькнёт и исчезнет…

Потом, когда кончится дробь барабана и подойдёт к концу жизнь, тебе скажут, что ты был несчастлив в жизни, потому что ты всегда работал и ни на что другое у тебя не оставалось времени.

Но зато ты делал невозможное – человек, чьи ладони в кровавых трещинах…

Разве это не Счастье?

Тореадор

Она его любила.

Она знала, что он самый искусный тореро.

Он лучше всех владел мулетой, а сверкающая шпага казалась продолжением его гибкой руки. Но хотя он был самый ловкий и быстрый, и самый бесстрашный, он так и не стал знаменитым матадором.

Для матадора он не умел самого главного.

Он не умел убивать.

И за это – она его любила.

Нет и да

Я над пропастью между Нет и Да. Я иду к твоему Да по тонкому канату, сплетённому из желаний, робости и любви. Он дрожит и качается, а подо мной бездонное Одиночество, и Да, которое казалось таким заманчиво близким, теперь кажется недостижимым. Но я иду, балансируя тяжёлым шестом – Гордостью. И старый добрый вальс Надежды, который всегда звучит при исполнении сложных номеров, придаёт мне силы.

Я иду, стараясь не смотреть вниз и не думать, что пока я иду к твоему Да, может, кто-то уже поднялся к тебе на мостик.

Мне всё труднее и труднее идти, меня качает ветер Отчаяния, и когда он становится невыносим, ты вдруг совершенно неожиданно сама устремляешься ко мне. Я роняю тяжёлый шест. Ты обнимаешь меня и мы падаем или летим на одну из ярких звезд, включённых в ночной бесконечности.

– Милый, – говоришь ты, гладя мои волосы, – разве можно было так рисковать? Ты мог бы сорваться туда, в ужасное Одиночество.

– Ты ведь вначале сказала Нет, и вот мне пришлось…

– Разве сказала? – удивляешься ты. – Я что-то не помню.

Интервью