Цирк зажигает огни

Для цветов осенних мало акварели.
В жёлто-красных листьях весь газон.
Наконец-то в цирке Чинизелли
открывается
                     сезон.
Всё смешалось на арене и в партере —
все сословья, все наречья, все века…
Два часа как будто в сказке пролетели
под напевы циркового сквозняка.
На арене скачут кони, пляшут кони,
а под куполом горят прожектора.
Девятнадцатый недавний век закончился,
на дворе пришла двадцатому пора.
Тишину оркестр внезапно поколеблет,
и гимнастка белой птицей промелькнёт…
И совсем уже другое поколенье
в этом зале
             все места
                               займёт.
Пронесутся революции и войны,
и программа поменяется не раз.
И теперь уже у нас
над головою
свет премьеры разгорелся и угас.
Лишь арена остаётся неизменной,
неизменно мастерство и удальство,
неизменны цирковые эти сцены
и ковёрных неизменно баловство!
Снегопады прилетят украсить землю.
А весной земля умоется грозой.
Целый век в старинном цирке Чинизелли
не кон-ча-ет-ся
                                 сезон.

Н. Н. Сотников Как я тоже был дрессировщиком Рассказики

Вообще-то, конечно, каждый хороший специалист к орудиям своего труда чужих, в том числе и членов семьи, не допускает: нажмут что-нибудь не то, включат как-то не так – и пиши-пропало! Этот принцип ещё строже, если речь идёт о дрессированных животных. На то они и животные: у них есть своя память, зрительная, слуховая, чаще всего отлично развито обоняние, и они по запаху чуют – хозяин или нет к ним пожаловал. Дрессированное животное, отобранное по принципу старшего Дурова, Владимира Леонидовича «Умнику – пирог, лентяя – за порог» (его брат, Анатолий Леонидович, обыгрывал поведение животного на арене и посему мог обходиться простейшими с ним тренировками), УНИКАЛЬНО. Малейшая травма, в том числе и психологическая, может поставить под угрозу номер и даже всю цирковую программу, а не только отделение, аттракцион. Убытки материальные и моральные в таких случаях оказываются огромными и очень часто невосполнимыми.

Посему разрешение дрессировщика поиграть с его пернатыми и четвероногими подопечными – признак особого расположения к желающему себя попробовать в роли Дуровых, знак величайшего доверия.

О своём детском опыте игры в мячик с маленькой обезьянкой-девочкой и о злющей реакции мамы этой девочки я уже рассказывал. Разрешение мною было, напоминаю, получено от самого'Юрия Владимировича Дурова.

Остальные мои «опыты» связаны уже с Натальей Юрьевной Дуровой. Она приехала на гастроли в Ленинград, ей было предоставлен зал около Речного вокзала, и я зачастил к ней на репетиции и спектакли. Однажды куда-то подевалась ассистентка, и Наталья Юрьевна мне доверила вынести на сцену Дома культуры в клетке-домике енотика-«прачку». Домик и енотик неожиданно оказались тяжеловатенькими, но я всё-таки дотащил их до кулисы. И тут енотик проявил недовольство, высунул лапки из прутьев и стал меня цапать. Я не хотел, чтобы меня цапали и травмировали, рявкнул на енотика и тряханул его домик. Енотик забился в угол и примолк. Но когда пошёл номер, он всё делал, как надо, от начала до конца, и Наталья Юрьевна удивлённо воскликнула: «Чего это он сегодня такой смирный? Даже не капризничает!» Оказывается, енотские капризы порою приходилось обыгрывать словесно.