Цирцея

– Откуда ты все это знаешь?

– Я был там. Всегда забавно наблюдать, как Зевс с Гелиосом договариваются. Словно два вулкана, раздумывающие, извергаться или нет.

Мне вспомнилось, что он сражался в той великой войне. Видел горящее небо, убил гиганта, задевавшего головой облака. И несмотря на всю Гермесову беспечность, я могла себе это представить.

– А играть на этом инструменте ты умеешь? Или только красть?

Он тронул струны. И ноты взметнулись в воздух – чистые, серебристые, сладкозвучные. Он собрал их в мелодию – так легко, словно сам был богом музыки, звучание охватило всю комнату, и она ожила.

Гермес поднял голову, поймав лицом отсвет пламени.

– А ты поешь?

Вот какое еще у него было свойство. Все свои секреты хотелось ему выложить.

– Для себя только. Другим мой голос неприятен. Говорили, я как чайка кричу.

– В самом деле говорили? Никакая ты не чайка. У тебя голос смертной.

Замешательство, должно быть, ясно отразилось на моем лице, потому что Гермес рассмеялся.

– Голоса большинства богов подобны громам и камнепадам. Со смертными мы должны тихо говорить, чтоб их не разнесло на куски. А нам голоса смертных кажутся слабыми, тонкими.

Я вспомнила, как нежно звучал голос Главка, впервые заговорившего со мной. Тогда мне показалось: это неспроста.

– Порой, хоть и нечасто, – продолжил Гермес, – младшие нимфы рождаются с человеческими голосами. И ты одна из них.

– Почему мне никто не сказал? И как такое может быть? Кровь смертных не течет во мне, только кровь титанов.

Он пожал плечами:

– Кто объяснит, как устроена божественная родословная? А не сказали тебе потому, полагаю, что просто не знали. Я общаюсь со смертными чаще, чем большинство богов, и привык к их голосам. По мне, так это только добавляет остроты, как приправа в блюде. Но если окажешься когда-нибудь среди смертных, то увидишь: они не станут тебя бояться, как остальных богов.

В единый миг он раскрыл одну из величайших в моей жизни загадок. Я поднесла руку к горлу, словно могла потрогать скрытую в нем инаковость. Богиня с голосом смертной. Поразительно, и в то же время я будто знала об этом где-то в глубине души.

– Играй, – сказала я. А потом запела, и лира с легкостью следовала за моим голосом, повышая тембр и делая каждую строфу еще благозвучнее. Когда я закончила, от пламени остались только угли, луна скрылась в дымке. Глаза Гермеса блестели, как темные самоцветы, поднесенные к огню. Черные глаза – признак глубинной силы, восходящей к древнейшим богам. И впервые в жизни я подумала: как странно, что мы отделяем титанов от олимпийцев, ведь родители Зевса, разумеется, были титанами и самому Гермесу дедом приходится титан Атлас. У всех нас одна кровь течет в жилах.

– Ты знаешь, как называется этот остров? – спросила я.

– Плохим бы я был богом путешественников, если б не знал, как называется всякое место в мире.

– Скажешь?

– Он называется Ээя.

– Ээя.

Я испробовала эти звуки. Мягкие, они складывались тихо, как крылья в сумерках.

– Знакомое тебе название, – сказал Гермес. И внимательно посмотрел на меня.

– Конечно. Именно здесь мой отец когда-то встал на сторону Зевса и доказал свою преданность. И в небе над островом сразил титана-гиганта, оросив землю кровью.

– Какое, однако, совпадение, – заметил Гермес, – что отец твой отправил тебя сюда и ни на какой другой остров.

Я почувствовала, как сила его тянется к моим тайнам. И в былые времена кинулась бы отвечать, лить ответы через край, дала бы ему все, что захочет. Но я была уже не та. Я ничем ему не обязана. И дам лишь то, что сама захочу.

Я поднялась, встала перед ним. И ощутила собственные глаза, желтые, как речные камешки.

– Скажи, как ты можешь знать, что отец твой ошибается насчет моих ядов? Как можешь знать, что не отравлю тебя на этом самом месте?

– Никак не могу.

– И все-таки не побоишься остаться?

– Ничего не побоюсь.

Вот так мы и стали любовниками.

* * *

В последующие годы Гермес возвращался часто, прилетал в сумерках. Приносил мне лакомства богов – вино, украденное из погребов самого Зевса, сладчайший мед с Иблейских гор, где пчелы питаются одним только нектаром липы да чабреца. Беседой и соитием мы наслаждались равно.

– Родишь мне ребенка? – спросил он однажды.

Я посмеялась над ним:

– Нет, нет и еще раз нет.

Гермеса мой ответ не уязвил. Подобная резкость ему нравилась, ведь его, бескровного, ничто ранить не могло. Он спрашивал лишь из любопытства, таким уж был по натуре – всегда стремился получить ответ, выведать чужую слабость. Он хотел проверить, влюблена ли я по уши. Но от прежней моей бесхарактерности не осталось и следа. Днем я не лежала, мечтая о нем, ночью не шептала его имя в подушку. Он не был мне мужем, да и другом – едва ли. А был ядовитой змеей, равно как и я, и именно поэтому мы пришлись друг другу по нраву.