Цирцея

Я спустилась к берегу. Шла осторожно, будто младенца несла на руках. Солнце сжигало горизонт. Все сжигало – мою спину, лицо, руки. Я не накидывала покрывало. Не сгорю. Никогда не сгорала.

Мой остров окружал меня. Мой дом, мои травы и звери. Так оно и будет, думала я, без конца, всегда одно и то же. Пенелопа с Телемахом добры ко мне, да что с того? Даже если всю жизнь они здесь проживут и она станет мне столь желанным другом, а он кем-то еще – что с того, раз все закончится в один миг? Они зачахнут, я сожгу их тела и стану замечать, как воспоминания о них желтеют и стираются, как стирается все в бесконечном прибое столетий, даже Дедал, даже забрызганный кровью Минотавр, даже ненасытная Сцилла. Даже Телегон. Шестьдесят, семьдесят лет, может быть, отведено смертному. Потом он сойдет в царство мертвых, куда мне никогда не попасть, ведь бог – противоположность смерти. Я попыталась вообразить сумрачные залы, серые луга и медленно бредущих по ним белых призраков. Одни идут рука об руку с теми, кого любили при жизни, другие ждут, уверенные, что однажды их любимые явятся. А для тех, кто не был любим, прожил жизнь, полную боли и страха, есть черная река Лета – выпьешь воды и все забудешь. Хоть какое-то утешение.

А для меня ничего нет. Я пройду сквозь бессчетные тысячелетия, и все, кого я знала, утекут, как песок сквозь пальцы, а останутся лишь мне подобные. Олимпийцы и титаны. Мои сестры и братья. Мой отец.

И тут что-то во мне произошло. Такое случалось давным-давно, когда я только начинала колдовать: ты вдруг ясно видишь путь, он расстилается прямо под ногами. Столько лет я боролась, отбивалась и все же бездействовала при этом, точно как сказала сестра. А теперь словно услышала голос того бледного существа – хозяина черных глубин.

Так сотвори другой, дитя.

Я не готовилась. Если сейчас не готова, то когда буду? Даже подниматься на вершину не стала. Он может спуститься сюда, на мои желтые пески, и встретиться со мной на этом самом месте.

– Отец, – обратилась я к пространству, – хочу говорить с тобой.

Глава двадцать пятая

Таких богов, как Гелиос, не призывают, но я ведь своенравная дочь, добывшая Тригонов хвост. А боги любят необычное, я уже говорила. Любопытны как кошки.

* * *

Он вышел из воздуха. И в лучах его короны берег мой сделался золотым. Багрянец его одежд был густ, точно озеро крови. Века прошли – он не изменился и на волосок. Все тот же лик, с детства меня обжигавший.

– Я пришел.

Голос его накатывал как жар костра.

– Прошу положить конец моему изгнанию.

– Конца не будет. Ты наказана навечно.

– Будь добр, вступись за меня перед Зевсом. Попроси сделать тебе одолжение и отпустить меня.

Судя по лицу, он скорее изумлялся, чем гневался.

– И зачем мне это?

Здесь я много чего могла бы ответить. Затем, что все это время ты использовал меня как разменную монету. Затем, что видел тех людей, знал, кто они такие, и все же позволил им высадиться на мой остров. Затем, что после, когда меня сломили, не пришел.

– Затем, что я твоя дочь и хочу быть свободной.

Он не запнулся даже.

– Непослушная и больно дерзкая, как всегда. Зовет меня по глупости своей да по пустякам.

Я посмотрела в его лицо, излучавшее самодовольную мощь. Великий небесный страж. Спаситель – так называли его. Всевидящий, несущий свет, отрада людская. Я дала ему возможность. Он мне и того ни разу не дал.

– Помнишь, как у тебя во дворце секли Прометея?

Он прищурился:

– Разумеется.

– Вы все потом ушли, а я осталась. Утешила его, и мы побеседовали.

Отец прожег меня взглядом.

– Ты не посмела бы.

– Не веришь – самого Прометея спроси. Или Ээта. Хотя я удивлюсь, если от него ты добьешься правды.

Тело заныло уже от отцовского жара, глаза заслезились.

– Ты совершила тяжкую измену, если пошла на это. И как никогда заслуживаешь изгнания. Даже большего наказания, самого страшного, какое я могу назначить. Из-за глупой прихоти ты сделала нас беззащитными перед Зевсовым гневом.

– Да. И если ты не хочешь прекратить мое изгнание, сделаю это снова. Я расскажу Зевсу о своем поступке.

Он весь сморщился. Впервые в жизни я и в самом деле его ошеломила.

– Не расскажешь. Зевс тебя уничтожит.

– Возможно. Но наверное, сначала выслушает. И сочтет, что на самом-то деле ты виноват – лучше нужно было за дочерью следить. Я и о другом ему расскажу, не сомневайся. О тех изменах, что вы с дядьями готовите украдкой, обсуждаете шепотом. Зевсу, наверное, приятно будет узнать, сколь неискоренима крамола среди титанов, как думаешь?

– Ты смеешь угрожать мне?

Ох уж эти боги. Вечно говорят одно и то же.

– Смею.

Тело его ослепительно полыхало. Голос прожигал до костей.

– Ты развяжешь войну.

– Надеюсь. Ибо я предпочту увидеть тебя поверженным, отец, чем и дальше жить в заточении ради твоего удобства.

Ярость отца была до того горяча, что пространство вокруг колебалось и кривилось.

– Я могу одной мыслью прикончить тебя.

Этого я боялась издавна – без следа исчезнуть в белизне. И теперь содрогнулась. Но довольно. Довольно, в конце-то концов.