Цирцея

– Теперь я хочу, чтобы ты знал правду, как бы там ни было.

Соленый бриз шарил в прибрежной траве. Телемах прижимал мою руку к своей груди. Я ощущала, как равномерно пульсирует его кровь.

– Я ни к чему тебя не принуждал, – сказал он. – И не буду. Знаю, ты не можешь мне ответить, и у тебя есть причины. Но если… – Он запнулся. – Знай, если отправишься в Египет или еще куда, я хочу отправиться с тобой.

Его жизнь проходила под моей рукой, толчок за толчком.

– Благодарю тебя.

* * *

На берегу Ээи нас встречала Пенелопа. Солнце стояло высоко, и остров буйно цвел, плоды наливались на ветвях, и за каждым поворотом, из каждой щели пробивалась молодая зеленая поросль. Пенелопа среди всего этого изобилия казалась безмятежной, махала нам рукой и выкрикивала приветствия.

Если она и заметила перемену меж нами, то ничего не сказала. Обняла нас обоих. Все было спокойно, сказала она, никаких гостей, а впрочем, не спокойно вовсе. Народились львята. Над восточной бухтой три дня стоял туман, а еще разразился такой ливень, что река вышла из берегов. Пенелопа говорила, и к щекам ее приливала кровь. Извилистой тропой мы прошли мимо глянцевых лавров и рододендронов, через сад к большим дубовым дверям. Я вдохнула воздух комнат, напоенный чистыми ароматами трав. И изведала то, о чем так часто говорят сказители, – радость возвращения домой.

Простыни на широкой золотой кровати в моей комнате оставались свежими, как и всегда. Я услышала, что Телемах рассказывает матери про Сциллу. Вышла из дому босая и отправилась гулять по острову. Земля грела ноги. Цветы качали яркими головками. Лев шел за мной по пятам. Было ли то прощанием? Я обратилась к широкому небесному своду. И подумала: нынче ночью. Нынче ночью, одна, под луной.

Я вернулась на закате. Телемах ушел наловить рыбы к ужину, а мы с Пенелопой сели у стола. Кончики ее пальцев были испачканы зеленым, и в воздухе витал запах чародейства.

– Давно хочу спросить, – начала я. – Когда мы спорили из-за Афины, как ты поняла, что нужно встать передо мной на колени? Что я устыжусь?

– А! Я просто предположила. Вспомнив, что однажды сказал о тебе Одиссей.

– И что же?

– Что впервые встретил богиню, которую так мало радовала бы ее божественная суть.

Я улыбнулась. Даже мертвый он мог меня удивить.

– Пожалуй, так и есть. Ты сказала, он образовывал царства, но он образовывал и мысли людские. До него все герои были Гераклами да Ясонами. А теперь дети будут играть в путешественников, которые завоевывают вражеские земли умом и красноречием.

– Ему это понравилось бы, – сказала Пенелопа.

Я тоже так подумала. А в следующий миг взглянула на ее испачканные руки, лежавшие передо мной на столе.

– Ну? Рассказать не хочешь? Выходит у тебя с колдовством?

Она улыбнулась словно самой себе, как делала часто.

– Ты была права. В основном нужна воля. Воля и труд.

– Для меня здесь все кончено, так или иначе. Хочешь занять место ээйской колдуньи?

– Хочу, пожалуй. Пожалуй, и правда хочу. Вот только цвет волос у меня неподходящий. Совсем не как у тебя.

– А ты их покрась.

Она состроила гримасу:

– Лучше буду говорить, что поседели от жуткого колдовства.

Мы рассмеялись. Пенелопа закончила тот гобелен, и теперь он висел на стене за ее спиной. Пловец, уверенно гребущий в бурную бездну.

– Если заскучаешь одна, скажи богам, что готова принять их непослушных дочерей. Думаю, ты найдешь к ним подход.

– Сочту это за похвалу. – Она потерла грязное пятно на столе. – А мой сын? Отправится с тобой?

Я поняла, что почти взволнована.

– Если захочет.

– А чего хочешь ты?

– Я хочу, чтоб отправился. Если это осуществимо. Но мне предстоит еще сделать одно дело. И что из этого выйдет, не знаю.

Она не сводила с меня спокойных серых глаз. Подумалось, что линия лба ее похожа на свод храма. Изящна и непоколебима.

– Телемах был хорошим сыном, и дольше, чем следовало. Теперь он сам себе хозяин. – Пенелопа коснулась моей руки. – Ничего нельзя знать наверняка, нам это известно. Но тебе я доверила бы любое дело, если бы пришлось.

* * *

Я отнесла тарелки на кухню и мыла их тщательно, пока не заблестели. Наточила ножи и разложила по местам. Вытерла столы, подмела пол. А вернувшись наконец к очагу, застала лишь Телемаха. Мы пошли на поляну, которую оба любили, – ту, где целую жизнь назад говорили об Афине.

– Я хочу сотворить заклятие. И не знаю, что из этого выйдет. Может, оно и не сработает. Может, сила Кроноса неотделима от своей почвы.

– Тогда вернемся назад, – сказал он. – И будем возвращаться, пока не добьешься своего.

Так просто. Я сделаю что хочешь. Поеду с тобой, лишь бы ты была довольна. В такие минуты, наверное, отворяется сердце? Но отворенного сердца мало еще, и я достаточно поумнела, чтобы это знать. Я поцеловала его и покинула.

Глава двадцать седьмая