Цирцея

Корабль такой разновидности я видела впервые – изящный, он низко сидел в воде. Корпус был красиво расписан – бегущими волнами да изогнувшимися дельфинами, а вдоль кормы протягивал змеевидные щупальца осьминог. Пока капитан поднимал якорь, я прошла к носу, чтобы рассмотреть, теперь уже вблизи, украшавшую его фигуру.

Фигуру девочки в танцевальном костюме. На лице ее читалось радостное удивление – глаза распахнуты, рот приоткрыт, волосы рассыпались по плечам. Она прижала ручки к груди, встала на носки и замерла, будто ожидая, когда заиграет музыка. Все до мелочей, до завитков волос и складок одежды, мастер изобразил так живо, что мне казалось: девочка и в самом деле вот-вот шагнет в пустоту. Но истинным чудом было даже не это. В статуе девочки, уж не знаю, за счет чего, проглядывало ее естество. Пытливый ум в глазах, решительность утонченного лица. Взволнованная, чистая, она была легка и свежа, как молодая травка.

Чьи руки изваяли ее, я поняла без вопросов. Диво в мире смертных, сказал мой брат о Дедале, но эту статую сочли бы дивом во всяком мире. Я созерцала ее, наслаждаясь все новыми деталями: ямочка на подбородке, бугорок щиколотки, по-девчоночьи игривой.

Это было диво и в то же время – послание. Я выросла у подножия отцовского трона и знала, как похваляются могуществом. Иной царь, имей он такое сокровище, держал бы его в самом надежном месте, под охраной. А Минос и Пасифая установили на корабль, где ничто не защищало статую от солнца и морской воды, пиратов, чудовищ и кораблекрушений. Будто говорили: да это безделица. У нас есть тысяча таких, а самое главное, у нас есть человек, который их изготавливает.

Бой барабана отвлек меня. Гребцы расселись по скамьям, я ощутила первые толчки – мы двинулись. Воды бухты побежали мимо борта. Мой остров убывал, отдаляясь.

Я обратила взгляд к людям на палубе. Всего их было тридцать восемь. По корме расхаживали пять стражников в плащах и золотых доспехах. С бесформенными, кривыми носами – слишком часто их ломали. Я вспомнила, как Ээт сказал о них с презрительной усмешкой: головорезы Миноса, разодетые как цари. Гребцы были отборные – цвет могучего кносского флота, – здоровяки, в руках которых весла казались игрушечными. Вокруг них сновали другие мореходы – растягивали навес для защиты от солнца.

На свадьбе Миноса и Пасифаи я видела мельком далекую, расплывчатую толпу смертных, они казались одинаковыми, как листья на дереве. Но здесь, под открытым небом, все люди были нескончаемо различны. У одного лицо пухлое, у другого гладкое, у третьего борода, нос крючком и острый подбородок. Я видела шрамы, мозоли, царапины, морщины, вихры. Один обмотал шею влажной тряпкой, чтоб охладиться. У второго браслет на запястье, сделанный детскими руками, у третьего – голова снегириная. Понимая, что это лишь частица частиц всего рожденного в мире человечества, я приходила в смятение. Как может сохраняться такое разнообразие, все эти бесчисленные версии душ и лиц? Не сходит ли земля с ума?

– Принести тебе сиденье? – спросил Дедал.

Я обернулась, радуясь, что можно отдохнуть взглядом, сосредоточившись на его лице. Красивым Дедала я не назвала бы, но в чертах его была приятная твердость.

– Лучше постою, – ответила я и указала на кариатиду. – Она прекрасна.

Он склонил голову – человек, привычный к таким похвалам:

– Благодарю.

– Скажи мне кое-что. Почему моя сестра держит тебя под надзором?

Когда мы взошли на борт, самый крупный стражник, командир, грубо обыскал Дедала.

– А! – Он слегка улыбнулся. – Минос и Пасифая опасаются, что я недостаточно… ценю их гостеприимство.

Я вспомнила, как Ээт сказал: он в ловушке у Пасифаи.

– Но ты и в самом деле мог бы сбежать по пути.

– Я много где мог бы сбежать. Но кое-что мое – у Пасифаи, а без этого я не уйду.

Я ждала продолжения, но его не последовало. Руки его лежали на поручне. Костяшки пальцев были сбиты, а сами пальцы иссечены рубцами от порезов. Будто Дедал погружал их в щепу или осколки стекла.

– Там, в проливе, ты видел Сциллу?

– Смутно. Скала скрылась в облаке брызг и тумана, а она двигалась слишком быстро. Шесть голов, и каждая напала дважды, зубы с ногу длиной.

Я видела пятна на палубе. Их отскребали, но кровь впиталась глубоко. Все, что осталось от двенадцати жизней. Вина скрутила мне нутро – на это Пасифая и рассчитывала.

– Ты должен знать, что это сделала я. Сделала Сциллу такой, какая она есть. Вот почему меня изгнали и почему моя сестра отправила вас этим путем.

Я смотрела на Дедала, ожидая, что на лице его отразится удивление, отвращение, даже ужас. Но он лишь кивнул:

– Она мне сказала.

Ну разумеется, сказала. Такова ее суть – отравить все; она хотела, чтобы я непременно предстала злодейкой, а не спасительницей. Вот только на сей раз оказалась абсолютно права.

– Одного не понимаю. Сестра моя, конечно, жестока, но глупостей обычно не делает. Зачем она подвергла тебя опасности, отправив с этим поручением?