Цитадель

Оттого, что бояться оказалось нечего, Дэнни стало так легко, что закружилась голова. Нельзя сказать, что опасность ушла совсем, червь все еще подкарауливал его, выжидая удобный момент. В чем в чем, а в этом Дэнни разбирался неплохо. Он знал: когда твой червь поднял голову и ждет, полезно принять кое-какие меры предосторожности — например, спрятать все самое важное и ценное в надежное место, куда червю не пробраться. Надежное место — то есть сердце, так Дэнни думал раньше. Но теперь он знал другое, более точное слово: цитадель. Если замок Дэнни падет, в этой его внутренней цитадели будут храниться все его главные ценности. Хорошо, а какие? Как только Дэнни задал себе этот вопрос, перед ним, в стремительном круговороте людей и событий, замелькали последние восемнадцать лет его жизни: друзья, подруги, краткие мгновения побед, сильные люди, при которых он числился номером вторым, — но когда он откинул все лишнее, все, кроме самого главного, без чего он не смог бы существовать, из всего круговорота осталась одна только Марта Мюллер. То, что Марта его любит. Дэнни представил, как он бережно, словно живое существо, держит в ладонях это свое сокровище — она его любит! — помещает его, будто в заветный ларец, в свою грудную клетку и запечатывает сургучом. И страх ушел, Дэнни наконец почувствовал себя в безопасности. Конечно, безопасность эта была относительная; но все же он знал: пока Марта Мюллер находится в цитадели, червь ему не страшен.

Тут на Дэнни навалилась такая слабость, что ему срочно понадобилось сесть. Последствия перелета, может, и прошли, но разбитая голова плюс ноги разной длины оказались немногим лучше. Доковыляв до мраморной скамейки около бассейна, Дэнни с облегчением рухнул на нее и стал смотреть на воду. Участки, не заросшие тиной, серебрились отраженным светом то ли неба, то ли мрамора; заросшие тоже серебрились, только смахивали при этом на жирную тряпку. Дэнни вдыхал, выдыхал, приходил в себя. На краю неба мелькнула зарница — что там, гроза?

Неожиданно вода колыхнулась, по ней пошли круги — не ровные и аккуратные, как от камешка или рыбки, а настоящие волны, как от чего-то большого и тяжелого.

И рядом, под маслянистым слоем тины, тоже дернулось что-то тяжелое — вода выплеснулась на квадрат белого мрамора, от нее во все стороны расплылось зловоние. Кожа у Дэнни на голове снова натянулась, отчего заболели швы или скобки или что ему там наложили, а волосы под бинтами, кажется, попытались встать дыбом.

Стало тихо. Ни комаров, ни ветра, ни трепетания листвы. Пауза. Будто кто-то задержал дыхание.

И тогда Дэнни увидел два силуэта. Возможно, они были там с самого начала, просто он их не замечал, смотрел на воду. Почему-то он не мог понять, темные они или светлые, — словно ему показывали негатив, а не саму картинку. Вот силуэты стоят поодаль друг от друга, вот они начинают сближаться, вот сливаются на самом краю бассейна, их уже не различить. Послышался всплеск, зловонная волна всколыхнула черный бассейн.

Дэнни хотел встать, он даже приказал себе вслух: вставай, кретин! Но не мог двинуться с места. Сердце тяжело колотилось, к горлу подступала тошнота.

Что это было, близнецы? Картина их гибели? Что бы ни было — в темноте не разобрать, — но без насилия явно не обошлось: либо один толкнул другого, либо кто-то толкнул их обоих.

Значит, сначала они стояли отдельно. Потом вместе. Потом кто-то кого-то толкает. Потом круги по воде, и черная волна плюхается о мрамор — раз, другой, третий, с каждым разом сильнее и громче.

Прочь отсюда, раздался голос внутри Дэнни. Прочь, беги!

Дэнни: Не побегу. Мне нечего бояться. Но сердце в груди сжималось и леденело.

Поверхность бассейна задрожала, покрылась мелкой рябью, будто что-то огромное поднималось со дна.

Дэнни наконец встал. Этого не может быть. Не может быть. В жизни не может такое происходить. Меж тем на его глазах происходило следующее: из ряби в центре бассейна образовалась дыра, похожая на раскрытую пасть или на разверстую черную могилу. В горле у Дэнни булькнула поднявшаяся желчь. Мне нечего бояться, это просто бред от больной головы. Это был один голос, но его перебивал второй, сдавленный от ужаса: Не смотри, не надо. Прочь, прочь, беги!