Цитадель

- Гм... Это уже много труднее, чем устроить вас в комитете. Знаете ли вы, как много молодых врачей слоняется без работы? И все дожидаются почетных мест. Вам, собственно, следовало бы специализироваться по легочным болезням. Да, и это тоже ограничивает выбор для вас больницы.

- Но... я думаю...

- Легочная клиника имени Виктории - вот это для вас подходящее место! Одна из старейших больниц в Лондоне. Пожалуй, наведу справки. Ничего вам пока не обещаю, по буду иметь вас в виду.

Эбби заставил его выпить с ним чаю. Он имел неизменную привычку в четыре часа выпивать в своем кабинете две чашки китайского чаю без молока и без сахара, ничем не закусывая. Это был какой-то особенный чай, пахнувший померандевым цветом. Эбби вел разговор, легко переходя от одной темы к другой, от чашек-пиал Хангси до кожной реакции фон Пирке. Потом, провожая Эндрью, сказал:

- А вы все воюете с официальными учебниками? И правильно, не переставайте воевать. И даже если я вас устрою в больницу Виктории, умоляю вас, не превращайтесь вы в тактичного и покладистого любимца пациентов.Он прищурил глаза.- Вот это самое меня и сгубило.

Эндрью был на седьмом небе. Он воротился домой в таком радужном настроении, что даже забыл о своем оскорбленном достоинстве и, увидав Кристин, выпалил:

- Я был у Эбби. Он хочет попробовать устроить меня в больницу Виктории! Это мне даст фактически положение консультанта.

При виде радости, вспыхнувшей в глазах Кристин, он почувствовал стыд за себя, за свою мелочность.

- Я был порядком несносен в последнее время, Крис.

У нас не все было гладко. Давай забудем это, дорогая!

Она бросилась к нему, протестуя, уверяя, что во всем виновата она. Затем каким-то непонятным образом оказалось, что вина лежит всецело на Эндрью. И только где-то в уголке его души сохранилось упорное решение поскорее ошеломить Кристин грандиозностью материального успеха.

С новыми силами набросился он на работу, убежденный, что скоро ему должно повезти. Тем временем практика его постепенно увеличивалась. Он твердил себе, что ие такого сорта практика ему нужна, не эти приемы на дому по три с половиной шиллинга да пятишиллинговые визиты к больным. Тем не менее то была практика в настоящем смысле слова. Люди, приходившие к Эндрью или вызывавшие его к себе, были так бедны, что и думать не смели о том, чтобы обратиться к врачу, если они не были действительно больны. Поэтому, посещая непроветренные, убогие комнаты над бывшими конюшнями, он находил там дифтерит, в сырых подвальных помещениях, где ютилась прислуга,- острый суставной ревматизм, в мансардах меблированных комнатвоспаление легких. Из всех этих жилищ, где он сражался с болезнью, самыми трагичными были отдельные квартирки, где жили пожилые мужчины и женщины, одинокие, забытые друзьями и родственниками, готовя себе жалкую пищу на газовой горелке, заброшенные, опустившиеся люди, о которых никто не заботился. Таких было много. Как-то раз Эндрью попал к отцу известной актрисы, имя которой сияло огнями на Шефтсбери-эвеню,- старику лет семидесяти, парализованному, жившему в грязи и нищете. Он лечил пожилую даму из высшего круга, худую, комичную, умиравшую с голода. Она показала ему свою фотографию в парадном туалете, в котором представлялась ко двору. Рассказывала ему о тех временах, когда она проезжала по этим самым улицам в собственной карете.

Как-то глубокой ночью он вернул к жизни (и потом презирал себя за это) несчастное существо, дошедшее до полного отчаяния, человека, который, не имея ни пенни, предпочел смерть от газа рабочему дому.

Часто случаи бывали неотложные, требовавшие хирургического вмешательства и немедленного помещения в больницу. И тут Эндрью оказывался в величайшем затруднении.

Добиться приема в больницу даже в самых тяжелых и опасных случаях было труднейшей задачей. Чаще всего к таким больным его вызывали поздно ночью. Возвратившись от них, в пальто и куртке поверх пижамы, не снимая шляпы, торчавшей на затылке, не разматывая шарфа на шее, он стоял у телефона, звоня в одну больницу за другой, умоляя, убеждая, угрожая, но неизменно встречал очказ, лаконичный, часто грубый:

- Какой доктор? Кто? Нет, нет. К сожалению, у нас все занято.

Багровый, он шел к Кристин, отчаянно ругаясь.

- Вовсе у них не занято. У них сколько угодно свободных коек, но для своих людей. А когда к ним обращается незнакомый врач, они его сразу замораживают. С удовольствием свернул бы шею этому щенку, который со мной разговаривал! Подумай, Крис, ведь это чорт знает что!