Цитадель

- Вы уплатили мне за месяц только двадцать фунтов, это составляет в год двести сорок, а мы с вами договорились, что я буду получать двести пятьдесят. Значит, мне следует еще шестнадцать шиллингов восемь пенсов, миссис Пейдж.

Она мертвенно побледнела от ярости и разочарования.

- Ах, так! - прошипела она, задыхаясь. - Вы хотите ссориться из-за какой-то мелочи. Мне всегда говорили, что шотландцы скупы. Теперь я в этом убедилась. Нате! Возьмите свои грязные шиллинги и медяки тоже!

Она отсчитала деньги из туго набитого кошелька, пальцы ее тряслись, глаза так и кололи Эндрью. Наконец, бросив на него последний злобный взгляд, она выскочила из гостиной, хлопнув дверью.

Пылая гневом, Эндрью вышел из дома. Колкости Блодуэн тем сильнее задели его за живое, что он сознавал их несправедливость. Как она не понимала, что здесь дело шло не о пустячной сумме, а о принципе справедливости? Впрочем, независимо от требований высшей морали, у него это было врожденной чертой характера, отличающей северян, - решимость никогда никому в жизни не позволять себя дурачить и надувать.

Только когда он уже дошел до почты, купил конверт и отослал полученные двадцать фунтов по адресу "Гленовского фонда" (серебро он оставил себе на карманные расходы), он немного успокоился. Слоя на крыльце почтовой конторы, он увидел подходившего доктора Бремвела, и лицо его еще больше прояснилось. Бремвел шел медленно, его большие ступни величественно попирали мостовую, жалкая потрепанная черная фигура держалась прямо, нестриженые серые волосы падали на засаленный воротник, а глаза были устремлены в книгу, которую он держал в вытянутой вперед руке. Когда он дошел до Эндрью, которого заметил еще издали, с середины улицы, он театрально вздрогнул, изображая удивление.

- А, Мэнсон, милейший! Я так зачитался, что чуть не прошел, не заметив вас.

Эндрью усмехнулся. Он был в хороших отношениях с доктором Бремвелом, который, не в пример Николсу, второму "штатному" врачу, очень сердечно отнесся к нему с первой же встреч". Практика у Бремвела была небольшая, и он не мог позволить себе роскошь держать помощника, но у него были величественные манеры и некоторые замашки знаменитости.

Он закрыл книгу, старательно отметив в ней грязным ногтем указательного пальца место, где остановился, затем картинно заложил свободную руку за борт потрепанного пальто. Он имел такой оперный вид, что казался почти фантастическим призраком на главной улице Блэнелли. Недаром Денни дал ему кличку "Серебряный король".

- Ну что, дорогой мой, как вам понравилось наше маленькое общество? Я уже говорил нам, когда вы посетили мою дорогую жену и меня в нашем уголке, что оно не так скверно, как может показаться на первый взгляд! У нас тут имеются свои таланты. Моя дорогая жена и я стараемся их поощрять. Мы и в этой глуши высоко несем светоч культуры, Мэнсон. Вы должны прийти к нам как-нибудь вечером. Вы не поете?

Эндрью ужасно хотелось расхохотаться. Бремвел елейным тоном продолжал:

- Все мы, разумеется, слышали о вашей борьбе с тифом. Блэнелли гордится вами, мой дорогой мальчик. Я только сожалею, что такой случай не выпал на мою долю. Если могу быть вам полезен при каком-нибудь затруднении, загляните ко мне!

Чувство раскаяния - кто он такой, чтобы потешаться над старым человеком? - побудило Эндрью ответить:

- Вот, кстати, доктор Бремвел, - я натолкнулся на прелюбопытный случай вторичного медиастинита[*], который очень редко встречается. Если у вас есть время, не хотите ли зайти со мной посмотреть его?

- Да? - сказал Бремвел уже с несколько меньшим энтузиазмом. - Но я не желал бы вас затруднять.

- Это тут сейчас за углом, - возразил с готовностью Эндрью. - И у меня остается свободных полчаса до встречи с доктором Денни. Мы будем там через одну секунду.

Бремвел колебался, в первый момент как будто хотел отказаться, но затем сделал нерешительный жест согласия. Они дошли до Глайдер-плейс и вошли в дом больного.

Заболевание, как уже говорил Мэнсон, представляло чрезвычайный интерес для врача - редкий случай сохранения зобной железы. Эндрью искренно гордился тем, что обнаружил это, и, испытывая горячую потребность товарищеского общения, надеялся, что Бремвел разделит его восторг по поводу сделанного открытия.

Но доктор Бремвел, несмотря на все его торжественные заявления, ничуть не казался заинтересованным. Он неохотно последовал за Эндрью в комнату больного, дыша через нос, и с манерностью важной дамы подошел к постели. Стараясь держаться на безопасном расстоянии от больного, он поверхностно осмотрел его. Он, видимо, вовсе не был склонен задерживаться здесь. И только когда они вышли из дома и он полной грудью вдохнул в себя чистый и прохладный воздух, к нему вернулось обычное красноречие. Он оживленно заговорил с Эндрью: