Цитадель

— Тайно взбунтовался двойник его величества, писец по имени Бонифаций. И теперь он со своими новыми друзьями-госпитальерами готовит сильный выпад против нас. Они хорошо подготовились и у них могло бы получиться. Ведь нас не любят в этом городе, так уж сложилось. Как бы не был богат человек, он должен помнить, что нищие, когда их очень много, могут быть опасны. Нынешний Иерусалим нам уже не переучить. И если мы проиграем, тем братьям, что придут вслед за нами, все придется начинать сначала. Вряд ли они вспомнят о нас добрым словом. Что делать с нынешним Иерусалимом, мы решим несколько позже, а пока нам нужно его отстоять. И настоящий король очень нам в этом поможет. Уже готовы пятнадцать вооруженных людей, при предъявлении этого перстня они поймут, что обязаны вам беспрекословно подчиняться.

Шевалье подбросил в руке довольно массивный серебряный перстень, на нем была изображена сложная геометрическая фигура.

— То есть вы еще до начала разговора со мной знали, что я стану вашим союзником.

— Союзник не то слово, исходя из правил принятых в нашей обители, вам надлежит называть меня братом.

— Братом во Христе, или вы намекаете, брат Гийом, на те высшие силы, о которых несколько раз упоминали.

— Это долгий разговор, может быть длиннее, только то состоявшегося. Мы вернемся к нему, это я обещаю, но вам теперь известны лишь самые общие очертания ордена, что составляет наше тайное и истинное знание.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ. СПАСИТЕЛЬ

Настоятель монастыря св. Лазаря долго и внимательно рассматривал поданный ему пергамент. Он был третьим настоятелем здесь за то время пока в лепрозории содержался прокаженный король Иерусалимский. Он был убежден, что этот человек сумасшедший, но при этом прекрасно знал, что малейшая безалаберность, ничтожнейшее упущение в деле присмотра за ним может стоить ему не только места, но и жизни. И вот его будят ночью и перед ним предстает человек исключительно похожий на того негодяя, притворившегося прокаженным и пробравшегося во внутреннюю тюрьму к сумасшедшему Бодуэну. Отец Циркуни прекрасно помнил, что случилось с его предшественником из-за этого типа с пятнистой рожей! И вот теперь перед ним лежит послание графа де Торрожа, не больше ни меньше, с требованием передать пятнистому прокаженного короля. Сомнений в достоверности документа быть не могло. Но, с другой стороны, отец Циркуни не мог сбросить со счетов упорные слухи, циркулирующие уже несколько дней по монастырю, что граф де Торрож мертв. Что делать? Не подчиниться письму было нельзя, трудно было даже вообразить, что с ним сделают господа рыцари Храма. Но ощущение подвоха, какой-то несообразности не оставляло хитрого, хоть и заспанного итальянца.

Может быть, попытаться оттянуть исполнение? Если невозможно совсем отказаться.

— Прошу меня извинить, шевалье, но я всего лишь настоятель монастыря, тюремная часть лепрозория не в моем ведении.

— Не надо лгать, некогда я провел здесь определенное время и успел разобраться, кто чем управляет.

Итальянец пристыжено улыбнулся и вытер ладонью потную лысину. Ночь была еще душнее Иерусалимской.

— Все-таки, я считаю своим долгом снестись с великим магистром нашего ордена.

— Вы не можете не знать, что он находится Вифлееме и стало быть просто пытаетесь оттянуть время. Я позабочусь, чтобы об этом было доложено верховном капитуле.

— Святая Мария! — всплеснул руками настоятель, — поймите же и вы меня! Это самый опасный из государственных преступников, и я не могу так просто…

— Это король! — проревел де Труа и поднес к лицу настоятеля сжатый кулак, на одном из пальцев которого отчетливо рисовался восьмиугольный перстень.

Настоятель потерял дар речи. Как орденский чин, он слышал о таком знаке отличия, но видел его впервые, знал только, что даже у великого магистра ордена св. Лазаря такого нет. Теперь он понял, что выполнять распоряжения этого пятнистого типа придется. Но выяснилось, что его готовность уже ни к чему. С улицы донесся крик, вернее крики. В этот час издавать их могли только охранники, но дело в том, что…

— Кто это? — прошипел де Труа. Он уже все понял, судя по направлению откуда эти крики доносились, драка шла у ворот монастырской тюрьмы. Не говоря ни слова, шевалье выскочил наружу, его люди, как и было велено не спешивались и ждали у крыльца. Мысленно похвалив себя за эту предусмотрительность, — сейчас бы разбрелись поить и кормить лошадей — де Труа прыгнул в седло и, выхватив из ножен кривую сарацинскую саблю, крикнул, чтобы все скакали за ним. Вздымая клубящуюся в лунных лучах пыль, всадники поскакали за своим начальником.

Ворота тюрьмы были уже выломаны. Один охранник лежал навзничь на земле, схватившись обеими руками за копье, торчащее из груди, другой верещал от боли, как затравленный заяц, где-то в тени стены.