Цитадель души моей

Глыбами нависающие над ним мои егеря его ничуть не смущали, он обращал на них внимания не больше, чем на предметы интерьера и даже когда Овод, сильно расстроенный окончательной ценой за единственного гиттона, которого Аппий собирался купить, помахал перед его носом своим внушительным кулаком, тот даже не моргнул. Мягко отвел кулак от своего лица, улыбнулся и заявил, что только уважение к егерям и врождённая честность не позволяют ему предложить за бестию вдвое меньшую цену — он-де отлично понимает, что продать его поблизости мы больше никому не сможем. И мы сдались.

Пообещали вернуться через день и поехали дальше — через Ситэ и развалины на правом берегу — к Ганнеку и гиттоньим норам.

Не люблю я гиттонов чистить, если честно. Уж больно дело это грязное, тяжкое и муторное. Если бы вся егерская работа такой была, я б егерем и не был, наверное. Хотя некоторым нравится. Риску меньше, денег — больше (за счет живьем взятых бестий); а что до грязи, так иные свободные за вдесятеро меньшее вознаграждение золотарями работают — и ничего. С тоски не мрут. Это Хлыст мне так свою позицию аргументировал, когда я спросил его — не надоедает ли ему его занятие.

А еще, признаться, не люблю я гиттонов. Нет, не то чтобы я каких других бестий любил, вовсе нет. Но остальные бестии — что верги, что урсы, что вольпы, да даже чекалки, они не то, чтобы красивы — гармоничны. Вот посмотреть на урса — одного взгляда достаточно, чтобы понять — силён и свиреп. В бою-то, конечно, не до этого, но зайдешь в музей, глянешь на чучело — поневоле залюбуешься. Эдакая глыбища — лапы могучие, глаза, кровью налитые, кинжалы когтей, зубы в палец длиной — всё при нём. Ни убавить, ни прибавить. Или верг — зоркий взгляд, холодный разум, стальные пружины мышц — идеальный посланник смерти. Я однажды заметил, что всякая бестия чем-то с опредёленным видом оружия сходна. Урсы это секиры — тяжелые, малость неповоротливые, но уж если попадёт — пополам развалит. Верг — меч: лаконичное и совершенное в своей простоте орудие убийства. Вольпы сходны с очень любимыми ими ятаганами и легкими изогнутыми саблями — быстрыми, гибкими, острыми настолько, что способны волос вдоль рассечь. Чекалки — кинжалы: в бок ничего не подозревающему прохожему воткнуть или горло кому в темном углу перехватить — самое то оружие. Пардус — арбалет — ты еще обернуться на звук не успел, а болт уже у тебя в сердце сидит. Ну и так далее. И вот по этой классификации гиттона я только с дубиной и могу сравнить — корявой, тяжёлой, с торчащими обломками сучьев, на которых белеют засохшие остатки чьих-то мозгов. А что — тоже оружие. И, кстати, вполне допускаю, что некоторых людей такая вот дубина напугает куда сильнее того же меча.

Ну да, побаиваюсь я их, гиттонов. Не рассудком боюсь — если вдуматься, то чего их бояться? Из всех бестий они, в силу своей предсказуемости и любви к одиночеству — самые неопасные. Просто вид их, нелепый до жути, меня слегка пугает — не так, чтобы это мне сильно мешало с ними дело иметь, но неприятных ощущений добавляет. Как взгляну на оскаленную пасть со свисающей бахромой слюны, на перекачивающуюся подпрыгивающую походку, услышу злобное пощелкивающее бормотание — так сразу волосы дыбом встают. Глупо, сам понимаю, но ничего поделать не могу.