Цитадель души моей

Планировка была классической — одноэтажный дом белоснежного камня стоял в дальнем, самом высоком, углу огороженного участка. От дома отходила мощеная известняком дорожка в обрамлении двух полос невысокого кустарника. Расширяясь, полосы кустарника выходили к стенам и образовывали сам дворик — югер утоптанной земли, коновязь с одной стороны от ворот и широкий, увитым диким виноградом, навес — с другой. Под навесом стоял длинный стол. То есть — раньше стоял. А сейчас стол лежал у самой стены, а на его месте вытянулось нечто, похожее с первого взгляда на труп средних размеров волка. Разве что морда поострее, да шерсть посветлее — вот и все отличия. Над чекалкой же стоял, будто бы в задумчивом созрецании, человек в небесно-голубом хитоне.

Сдавленно охнул из-за спины Гез — а, ну да, я же его не предупредил, что здесь колдуны орудуют. А кстати, ведь я его знаю — колдуна-то. Это ж Серджио. Удачно, ничего не скажешь. Но подошел я сначала не к нему.

Трое милитов переминались с ноги на ногу у самого края навеса, на почтительном расстоянии от колдуна и, похоже, только палящее полуденное солнце не давало им отойти еще дальше. А четвертый милит — не старый еще, но седоволосый мужчина стоял за спиной у колдуна и, услышав наши шаги, сразу же поспешил навстречу, явно намереваясь выставить нас вон. Впрочем, тут он заметил наши жетоны, и выражение его хмурого лица стало самую малость приветливей.

— Сайрес Геллерт, — милит прижал кулак к груди, — десятник службы розыска.

— Бернт Сервий, лейтенант, — я кивнул за плечо, — Гез Сельмар. Что тут у вас и можем ли мы чем-то помочь?

Сайрес ожег меня оценивающим взглядом из-под бровей, коротко глянул на Геза, затем кивнул.

— Вар, — сказал он, — Вар Валлиец, так зовут местного хозяина, утверждает, что стрелял в кота.

Милит сделал паузу, явно ожидая моей реакции, и я решил его не разочаровывать.

— Кота? — спросил я, оглянувшись на тело под навесом, — у этого Вара плохое зрение?

— Зрение в порядке. Но он уверяет, что видел именно кота — большого серого кота. И стрелял только потому, что кто-то повадился таскать у него цыплят из птичника, — Сайрес кивнул, указав подбородком куда-то за коновязь, — он, дескать, очень удивился и испугался, когда после выстрела кот вдруг превратился в бестию и принялся с воем кататься по земле.

На крики выбежала челядь и добила чекалку — кто чем. Труп я осмотрел, похоже на правду. Разве что добивать её особо не требовалось — болт аккурат в затылок попал.

— Колдун что говорит?

Милит неприязненно усмехнулся.

— Ничего.

Я кивнул.

— Ясно. А что там за письмо, которое с бестией было?

Сайрес подобрался.

— А тебе что до него? Не дам! Оно мне необходимо и — для дела. А вам, егерям, оно зачем?

— Сайрес, ты чего так взбеленился? Единый с тобой, не нужно мне это письмо, я только взглянуть хотел.

Милит выдохнул и отвел глаза.

А, — сказал, махнув досадливо рукой, — это всё колдун этот. Присосался, отдай, да отдай.

Будто там заклинание какое-то может быть написано. А то я не вижу, что там. Вот.

Он извлек из висящего на поясе тубуса небольшой кусок пергамента, развернул и продемонстрировал его нам. Гез хмыкнул и пробормотал:

— А что это, если не заклинание?

На первый взгляд сицилийский кантон действительно выглядит престранно. Неизвестно, когда впервые раб-скриптор Шшазг-и-туар-хафра[19] догадался вплести шифрованное сообщение в угловой орнамент, украшавший какой-то официальный документ. Образчики древнего кантона в музеях имеются, и, приглядевшись, в их узорах вполне можно разглядеть слова и фразы. Но времени с тех пор прошло немало и сегодняшний кантон — это почти искусство, в котором свой смысл имеет каждая отдельная точечка, наклон каждой черточки и радиус закругления каждого завитка. У всякой сицилийской семьи узор свой, секреты его хранятся почище семейной казны, вдобавок, он постоянно меняется.

Неудивительно, что постороннему прочитать такое письмо — практически невозможно.

Поэтому я не стал спрашивать, что там написано.

— Чей узор?

Сайрес потер бровь.

— Узор новый. Прочитать письмо мы, скорее всего, не сможем. Но кой-какие образцы у нас есть, и, похоже, что мы имеем дело с узором семьи Скорцо. Некоторые элементы основы и общий стиль… сложно сказать, что именно, но я почти уверен, что это современный узор Скорцо.

Я подумал немного, потом нахмурился недоверчиво.

— Какая-нибудь слабая семья, давно вытесненная с Сицилии, еще могла бы преодолеть ненависть к чекалкам в надежде на то, что в обмен на помощь в сдаче Острова, те помогут им упрочить положение семьи на материке. Но Скорцо — одна из сильнейших семей Острова. Какой смысл им вести игры с чекалками?

— Есть такая пословица — сицилийская, между прочим — «даже любовь можно купить — она стоит ровно две ненависти».

— Забавно, — я хмыкнул. — Не слышал. Выходит, одна ненависть стоит пол-любви?

Интересно, что за такую полулюбовь чекалки могли предложить семье Скорцо?