Цитадель Гипонерос

С этими словами он подхватил Афикит под мышки, приподнял над саркофагом, поставил на пол и приобнял за талию, чтобы помочь ей удержаться вертикально. Коварная манера осгорита лишний раз полапать женщину разозлила Жека. Выходя из криосна, Афикит заслуживала большего, чем неуклюжая дань внимания от главного садовника.

— Пусть сначала возьмет вот это, — сердито сказал анжорец.

Она протянула в его сторону дрожащую руку, схватила белую ткань, высвободилась из объятий Мальтуса Хактара, присела на угол цоколя и надела стихарь.

Сан-Франциско уже пришел в себя, и его, как несколькими секундами ранее — Афикит, очевидно, заинтересовало, что он делает в этом месте. Его невыразительные глаза бегали без остановки по всей комнате. Главный садовник подошел к саркофагу жерзалемянина, помог ему выбраться и накрыл своей накидкой. Жек понял, что принятое им за бестактность было всего лишь заботливостью, и пожалел, что так повел себя с осгоритом.

Рассудив, что Афикит вне опасности, а Сан-Франциско в надежных руках, мальчик отправился к саркофагу Йелль, которой Фрасист Богх уже ввел реанимационные препараты плюс ее ДНК. Он оттпихнул лежащую на полу крышку, взгромоздился на пьедестал и склонился над лицом девочки, прячущимся в тумане и периодически озаряемым ослепительными вспышками лучей высокой плотности и светоразрывных бомб. Из сгиба ее руки вытекла капля вязкой крови, но Йелль все еще не двигалась, не подавала никаких признаков пробуждения. В соседнем саркофаге уколотая после нее Феникс уже открыла глаза и пошевелила рукой.

Сердце у Жека упало. Он провел тыльной стороной ладони по ледяной щеке Йелли, безмолвно взмолился всем богам, каких знал и каких не знал, о том, чтобы жизнь снова влилась в ее маленькое промороженное тело. Казалось, она навсегда упокоилась на золотой подушке собственных волос, а ее саркофаг выглядел как гроб. Йелль была важнейшей частью его существования, как выразился бы Фрасист Богх — краеугольным камнем его здания. Три года он жил только ради того момента, когда ее веки приподнимутся, когда она улыбнется ему, когда она произнесет его имя. Если она затеряется навсегда в этом нейровегетативном покое, известном как крио-лимбо, у него не останется причин задерживаться во вселенной вечной стужи. Он вспомнил метод, который пригодился, чтобы помешать Сан-Франциско и Робину де Фарту уйти за точку невозврата в Цирке Плача Жер-Залема, однако остатки скромности и бессознательного страха перед женскими половыми органами отговорили его от того, чтобы положить руку на вульву Йелли, и он ограничился тем, что с силой ущипнул ее за рот. Это ничего не дало, кроме того, что он сорвал небольшой кусочек кожи с ее верхней губы. Он почувствовал, что за его спиной кто-то есть. Афикит поднялась на ноги, неуверенным шагом подошла к саркофагу дочери и, с трудом встав на дрожащие ноги, посмотрела на нее с болью в глазах. Ее слабость отступила перед материнским инстинктом. Несмотря на белый стихарь, в который закуталась женщина, ее трясло от холода и страха. Чуть дальше Шари и Фрасист Богх освобождали из стеклянного плена Феникс.

Еще один взрыв, куда сильнее предыдущих, вырвал дверь из петель и неистово швырнул ее в стену напротив. Стеклянные стойки двух пустых саркофагов разлетелись в осколки. Долгая вспышка осветила комнату и усугубила атмосферу судного дня, царившую в дворцовом подвале.

— Мы не можем больше ждать! — заорал Мальтус Хактар.

— Йелль не оживает! — выкрикнул Жек.

Он увидел, как наполнились слезами глаза Афикит, и проклял судьбу, взвалившую такие испытания на молодую женщину, едва проснувшуюся от ледяного сна.

— Малышка не выдержала, — мрачно выдохнул Фрасист Богх. — Бальзамировщики предупреждали меня, что с вероятностью один шанс из двадцати такое может случиться… Может быть, пора применить индисские исцеляющие графемы…

Шари набросил свою мантелетту на дрожащее тело Феникс и бросился к саркофагу Йелли.

Жеку пришла в голову идея — дурацкая, как и все отчаянные идеи. Он вытащил кольцо муффиев из кармана и поднял руку Йелли. Только с третьей попытки он надел опталиевое кольцо на ее безымянный палец, все еще негибкий после криогеноза. И кориндон полностью лишился своего сияния, как будто жизненная сила камня, эта кристаллическая энергия, копившаяся век за веком, внезапно перелилась в тело девочки.