Цитадель Гипонерос

— Ты не в том положении, чтобы мне угрожать, мелкая шлюшка! — прошипел Квин. — Бросилась бы ты к моим ногам, чтобы признаться в своем обмане и попросила у меня прощения, я бы мог и согласиться избавить тебя от лишних страданий, но твоя наглость не заслуживает пощады! — Он повернулся к охранникам. — Забирайте ее и делайте с ней все, что захотите.

Они подступили к ней, схватили за руки и потащили из камеры. Она не пыталась бороться, лишь старалась глубоко дышать, не поддаваться порывам паники, удерживаться в потоке нежности, поднимающемся с Земли.

Они миновали несколько коридоров — то залитых солнечным светом, то погруженных в глубокую тьму. Гэ расслышала удаляющийся голос управляющего Квина:

— Передавай привет Маа, как переступишь адский порог!

А потом его смех, усиленный металлическими перегородками и потолком, поглотила тишина.

Гэ заметила в ментальных вибрациях своих сестер и братьев-изгнанников радикальные изменения: теперь там гуляли мысли о мятеже и ненависть, и сливались в бурно вздымающиеся валы. Она взглянула на окруживших ее смотрителей — устремленных к своей цели, с замкнутыми лицами, — они не обращали внимания на предвестники грозы, нависающей над «Эль-Гуазером». Ее конвоиры казались безучастными к психической среде вокруг, как будто ментальные волны товарищей по изгнанию их не коснулись.

Тогда Гэ поняла, что экстрасенсорное восприятие смотрителей и, возможно, членов других господствующих каст, со временем изменилось, что в контроле над населением ракетного каравана они полностью положились на упреждающих. Она пришла к выводу, что только бескастовые улавливают ментальные вибрации, эти волны, производимые мозговой деятельностью, тонкие потоки, что сливаются друг с другом и образуют изменчивый, бурный океан. Да, упреждающие свои телепатические способности усиленно развивали, но, поскольку посвятили себя исключительно задачам оповещения и надзора, они не участвовали в этом слиянии чувств, эмоций и мыслей. Их натаскивали перехватывать мыслепередачу, но не определять окраску, тон вибраций. Вероятно, как раз естественная предрасположенность бескастовых к симбиозу (возможно, усиленная крипто-трансом) напугала правящие касты и подтолкнула их ввести ограничение кислорода. «При недостатке кислорода мозг и не помышляет о бунте», — сказал управляющий Жиль.

Смотрители поволокли свою пленницу в поперечный проход, более узкий, чем основные, и завели к опечатанной круглой двери, запертой огромной перекладиной. В этой части каравана царила кладбищенская тишина. Гэ поранила босые ноги о ржавые головки заклепок. Она поняла, что ее привели к шлюзовой камере для приговоренных, но не позволяла страху взять верх: страх вызывал раздробленность воли, развал мыслей, ей же как раз требовалось удержать собранной свою личность во всей ее полноте.

Дверь с жутким скрипом повернулась на петлях. Они схватили Гэ за плечи и бесцеремонно затолкали в тесную комнатушку. На задней переборке выделялись очертания второй шлюзовой двери. Когда они устанут с ней забавляться, им останется просто выйти, аккуратно прикрыть круглую дверь и скомандовать из коридора автоматическое открытие внешнего люка. Гэ засосет в космос, и ее тело, подчинившись ужасающему натиску вакуума, испарится в бесконечности.

Они в свою очередь влезли в камеру, окружили Гэ и обнажили даги. Смотрители начали с того, что легонько поводили остриями оружия по ее лицу, а затем разрезали ткань платья. В их методичных, спокойных, уверенных жестах сквозила холодная решимость. Время от времени они отпускали смешочки. Полностью располосованное платье Гэ соскользнуло с ее тела и замерло на металлическом полу, ее кожа от жгучего холода покрылась мурашками. На краткий миг ее потянуло удариться в панику, отдаться рефлексам тела, подчиниться инстинкту выживания. Так себя вести она уже пробовала — пойти легким путем, объявить свое страдание и свой страх, бунтовать, кричать, биться.

Острый край лезвия опасно скользнул по ее груди, задел один сосок, другой погладил по спине, третий лег на шею, четвертый задел пах. Они все еще не решались взрезать ей кожу — не потому, что недостаточно хотели, а потому, что пока она оставалась спокойной и как будто отсутствующей, из нее не получалось жертвы. Было в ее отстраненности что-то пугающее и тревожное. Гэ словно закуталась в безразличие, подточившую их жестокость.