Цитадель Гипонерос

— Большая вселенная — не что иное, как проекция маленьких вселенных, — обронил махди Шари, с которым он поделился своим беспокойством.

Эти загадочные слова породили больше вопросов, чем ответов в голове у маленького анжорца, который, хотя и надеялся на более развернутые пояснения, больше не осмеливался побеспокоить своего собеседника, который сумрачно замкнулся в молчании.

Всякий раз, как мальчик проходил узкой тропинкой, пролегшей посреди главной улицы, его охватывал тот же страх — как тогда, когда они с Йеллью обнаружили среди фруктов и овощей криогенизованные тела Сан-Франциско и Феникс. Деревню окутала та же цепенящая, колдовская атмосфера. Сердцебиение Жека, когда он подошел к дому Шри Лумпы и Найи Фикит, участилось в предчувствии, что из дверного проема выйдет обнаженный мужчина и направит в его сторону замораживающее оружие. Однако Марти де Кервалор, прислужник блуфа, покончил с собой, и мобильные дерематы оттелепортировали на Сиракузу наемников-притивов и четыре неподвижных тела. Никто не узнал о присутствии на Матери-Земле махди Шари из Гимлаев и Жека Ат-Скина; кроме того, согласно собственным словам демона, укрывшегося в Марти, махди Шари с вероятностью 89 % считался продуктом сознания человеческого коллектива и в реальности не существующим. Защитный барьер, установленный антрой, сдерживал скаитов-чтецов и прочих любопытствующих, но это не мешало анжорцу впадать в ужас, переступая порог дома. Ему снова и снова виделось тело Йелль, растянувшейся на плитах холла, ткнувшейся лицом в складки задравшегося платья, и печаль словно темным, холодным крылом окутывала его.

В доме пованивало подгнившими овощами и фруктами. Три года махди Шари и Жек жили на запасах, накопленных паломниками, а потом Шри Лумпой и Найей Фикит. У них не было ни времени, ни желания растить новые культуры или хотя бы забросить часть последнего урожая в контейнеры для обезвоживания. Летом, когда природа щедро их одаривала, они от своей нерадивости не страдали, но она немилосердно аукалась зимой, когда им приходилось довольствоваться бульонами из подпорченных овощей и хлебом из влажной и комковатой муки. Что касается воды из колодца, то она застоялась и со временем от нее стало ужасно нести плесенью.

Жек иногда грустил по кухне ма Ат-Скин, по безвкусным фруктам и овощам с общинных ферм Ут-Гена, и даже по горькому супу из горошка, который родители год за годом силой заставляли его съедать до последней ложки. Его не покидало чувство одиночества, и особенно оно угнетало, когда махди Шари отправлялся в странствия, которые иногда длились по нескольку дней.

— Никуда не трогайся, пока я не вернусь. Здесь, под защитой антры, ты в безопасности.

Предоставленный самому себе анжорец изо всех сил отбивался от соблазна нарушить наставления Шари и добраться до обитаемого мира — мира, в котором было бы можно проделывать такие глупости, как болтаться на улицах, идти куда попало, протискиваться среди толп и глазеть на витрины магазинов. Психокинетические трансферты — слово, которое нравилось ему за варварское и таинственное звучание, — совершаемые под руководством махди, всегда приводили его на безлюдные планеты. Прогулки по неосязаемым коридорам эфира вызывали у него головокружительные, волнующие ощущения, но он бывал разочарован, материализуясь после них на жгучем песке барханов, на лиловой траве бескрайней равнины или на пляже у черного туманного океана. Он скучал по скопищам людей — мальчишка, все детство которого прошло в городе, населенном десятками миллионов душ.

Жек вошел в комнату, которая служила кухней, столовой и тренажерным залом сразу. После пекла снаружи здесь царила умиротворяющая прохлада. Он взял фрукт из стоявшей на столе корзины и уселся на табурет лицом к камину, пропахшему холодным пеплом. Как и всякий раз, оставаясь один, он не обкупывался и не стирал в ручье одежды — смехотворная попытка заявить свою независимость в противовес главенству (порой жесткому) махди. Он долго кружил по неспокойному морю своих мыслей, а фрукт оказался настолько противным на вкус, что Жек, несмотря на голод, решился чахнуть без еды (лишний способ утвердиться в своей независимости…) и выбросил его, едва надкусив, в открытое окно.

Он оставался неподвижен, пока солнце в окружении розовых брызг и пурпурных полос не зашло за горизонт.

Когда дом начала окружать тьма, он принял решение. Махди не возвращался, а Жек не мог и представить себе, чтобы провести ночь в одиночестве на Матери-Земле. Вышло бы, что он, как обычно, не мог бы уснуть, а его бессонницу наводнили бы ужасающие призрачные монстры: шепот ветра стал бы шипением усевшихся на крышу гарпий, стрекочущие насекомые предупреждали бы о крадущихся туземцах, шорох листвы превратился бы в адский хор, скрип балок выдавал бы приближение коварного убийцы, и защитная вибрация антры против этих врагов была бы бесполезна. На рассвете он опять стыдился бы своих ночных страхов и клялся бы себе, что больше не поддастся ночному колдовству.