Цитадель Гипонерос

— Посетить индисские анналы? — воскликнул Жек.

Под редкой бородкой Шари появился намек на улыбку.

— Пришла пора посоветоваться с ними. Я полагаю, что ты готов, и что мы слишком долго ждали. В любом случае мы не можем оставаться на Матери-Земли: имперские силы могут объявиться в любой момент.

— Это моя вина! — повинился анжорец. — Скаит-инквизитор в Анжоре влез ко мне голову и…

— Он не влазил к тебе в голову, — прервал Шари. — Этому помешала антра. Он всего лишь подслушал твой разговор с родителями…

Глаза Жека распахнулись от удивления.

— Как… откуда вы знаете, что…?

— Я всю дорогу за тобой приглядывал, Жек Ат-Скин! — ответил Шари, явно довольный получившимся эффектом. — Я вернулся с Эфрена до того, как ты ушел, но не открывался перед тобой, что я тут. Я знал, что ты желал отправиться в полет. А потом — ты так много рассказывал мне о своем родном мире, об Анжоре, и своих родителях, что я умирал от желания с ними познакомиться…

— И вы там были, когда на меня набросились наемники-притивы?

— Следовало рискнуть: если бы тебе не удалось справиться со своей усталостью и эмоциями, то испытания индисскими анналами ты бы тоже не прошел, и никогда бы не стал воителем безмолвия.

— И вы бы не вмешались, если бы меня схватили? — зазвенело изумленное негодование в вопросе Жека.

— В тот момент у меня бы не вышло.

— Почему… почему тогда вы рассердились на меня? — пробормотал анжорец голосом, в котором опять засквозила детская досада.

— В последнее время у меня скопилось столько напряжения, что пришлось выплеснуть злость хоть на кого-нибудь!

Тогда Жек понял, что непосильная ответственность, лежавшая на плечах Шари и запрещавшая ему обнять Оники и Тау Фраима, изнуряла, угнетала его; и потому время от времени махди охватывала неудержимая потребность разделить с кем-то свои собственные страдания, свои сомнения. Уход Шри Лумпы и пленение Найи Фикит оставили его в одиночестве перед лицом блуфа. Он постоянно ходил по лезвию ножа, он был последним, что связывало вселенную и людей, последним язычком костра, который вот-вот грозил погаснуть. Словно коварный ветер, что стремился спихнуть его в реку забвения, наваливалось искушение все бросить, и ему приходилось постоянно его отражать. Любое из его решений, любое из его действий должно было отразиться на будущем человечества; он никак не мог позволить себе поддаться мечтательности, лени или меланхолии, в чем слишком часто себе не отказывал Жек.

До анжорца дошло, что отныне ему следует разделить бремя с Шари, образовать вместе с ним новую сущность, неделимую структуру, атом, ядро вселенной, в которое должны влиться другие энергии, другие индивидуальности.

Как сказал несколько минут назад махди, пришло время не распылять силы, а объединить их. Эта война требовала полного самопожертвования, бдительности и силы воли.

И вот Шари, словно подсматривал за размышлениями своего маленького товарища, обнял его за плечи и привлек к груди. Кто бы смог сказать, сколько времени они провели, прижавшись друг к другу, погрузившись в поток вечности? Из своей лазурной оправы ослепительно сверкало солнце, птичьи трели и трепет листвы на ветру сливались в светлой, безмятежной симфонии.

Они выкупались в ледяной воде ручья, постирали одежду, разложили ее на камнях и улеглись на траву. Жека, убаюкиваемого журчанием воды, наполняло мягкое тепло. Его мысли снова обратились к Йелли. Она ждала его на Сиракузе, под ледяным саваном, и образ ее недвижимого маленького тельца крепил решимость Жека. Он украдкой взглянул на Шари, который лежал в нескольких метрах от него, прикрыв глаза, с мокрыми от слез щеками.

*

Они надели просохшую одежду, сели лицом к лицу, закрыли глаза, взялись за руки и взлетели в эфирных потоках. Жек никогда раньше не участвовал в парном психокинетическом путешествии, и чувство потери собственной индивидуальности до того его переполошило, что он внезапно потерял контакт с антрой и рематериализовался посреди газовой оболочки какой-то планеты. Его окутал сильнейший жар, легкие стало забивать парами аммиака, гелия и водорода, и его захлестнула волна паники. Задыхаясь, Жек ухнул в самое сердце оранжево-красного облака. И тут рефлекс заставил его снова закрыть глаза, восстановить внутреннюю тишину, призвать звук жизни, и он опять почувствовал себя пульсирующим на одной энергетической частоте с Шари. Жеку показалось, что он улавливает мелодичный смех, насмешливую волну, тянувшуюся, пока они не вернулись в свои тела (надо сказать, со слегка покруживающимися головами) и не оказались перед роскошными вратами света.

Эта величественная сияющая арка, выдвинувшаяся вперед из бесконечных далей, не принадлежала миру форм, но вместе с тем не была она и наведенной иллюзией, или же обычной мысленной проекцией. Им пришлось пересечь ее границу физически, как они переступили бы обыкновенный порог. По ту сторону арки им по-прежнему пришлось идти пешком — по искрящейся дороге, окаймленной высокими непроницаемыми стенами тьмы, не имея защиты перед атаками Несотворенного. Они шагали по свету как по мостовой — настолько он был плотен.