Цитадель (СИ)

– Отравила! Отравила! – шептала перепуганная Бокаса, пытаясь сообразить, что делать.

Вспомнив о коте, с грохотом опустилась на колени и поползла к кровати, ожидая найти мохнатый трупик. Однако стоило протянуть руку, раздалось грозное шипение и руку пронзила боль.

- Чтоб ты сдох, Гроза! – сорвалось с языка, но спохватившись, что вполне может последовать за ним, засюсюкала: - Нет, нет, нет, милый котик, живи до-олго, кушай сладко-о… И не смей сдыхать! – рявкнула напоследок перепуганная до трясучки Бокаса.

Убедившись, что мохнатая скотина в здравии, накинула на плечи плащ с капюшоном и помчалась к лекарю.

Глава 7

Струи легкого пара лениво клубились над чашкой, насыщая кабинет пробуждающим, заманчиво-терпким ароматом весны. Отвар стыл, но Кинтал, любивший первоцветы, не спешил. Пытаясь успокоиться, созерцал, как нежные лепестки и цветочные бутоны вновь оживают в воде, и сосредоточенно внимал Клахему.

- Вечером Совет, – напомнил наставник.

- Знаю.

Старик перевел дух и рассеянно оглядел темный глиняный чайник, чашку, блюдце с сотами, потом взбешенного Кинтала с тяжелым взглядом исподлобья, красным лицом и поджатыми губами.

- Мне казалось, что придумал хитро, но с приближением часа крепнут сомнения. Я уже не уверен, что выбрал верный путь.

- Понимаю. Задумка опасна. Но есть ли иной выбор? – согласился помощник и гневно добавил: - Только обделенный женский ум мог додуматься до подобного.

- Когда ума и дальновидности нет, не важно, женский или мужской. Я долго размышлял, как нам быть...

- …? – собеседник отвлекся от чаши, которую держал в ладонях, и поднял прищуренные глаза.

- И решил созвать Старших и Созерцателей, чтобы убедить поддержать ее. Стоит только подтолкнуть, и она перестанет таиться.

- А он?

- Догадался уже. Не дурак. Пусть остается для нее соперником…

***

Когда за длинным столом расселись облаченные в серые плащи Старшие и Созерцатели, Клахем обвел каждого проницательным взглядом и взял слово, как самый опытный из всех присутствующих:

- Мне предстоит сообщить тяжкую, скорбную весть, – едва он произнес, раздались растерянные восклики, и ошеломленные братья со страхом вперились в него глазами, опасаясь, что следующие слова подтвердят худшие опасения. - После долгой борьбы с ядом, Отец обессилел. Надежды не осталось.

Повисла мертвая тишина. Люди на мгновение перестали дышать.

- Но Братство продолжает жить, идти вперед, неся благодать и стабильность, воздавая каждому по совести и делам его, – закончил глухим, каркающим голосом и замолчал, давая высказаться тем, кого переполняли эмоции.

- Ужасное известие, – едва слышно произнес потрясенный Брат Нануд. – Не могу поверить.

Его сосед, Брат Халет, вторил:

- До последнего надеялся на чудо, – говорил мужчина медленно, растерянно растягивая слова. – Не скрою, я пришел, чтобы донести до Главы Ордена итоги созерцаний. Но, если так, считаю важным безотлагательно поведать сведения вам, Братья. Моя речь может прийтись не по нраву, но прошу: выслушайте.

Его никто не перебил, и, восприняв молчание как знак, Халет приступил к рассказу:

- Не знаю в чем суть, но в Цитадели, куда не брось взгляд, ловишь шепот сомнения. После покушения он стал громче. Вначале это казалось естественным, ибо случившееся потрясло всех. Столетия мы жили в уважении и почитаемом трепете, но недоверие набирает силу и мощь быстрее, чем поросль после дождя. За несколько дней роптание резко усилилось, и шепот превратился в голоса, которые вскоре, если не принять мер, сольются в гул, и тогда требования перемен встревожат покой и умиротворение братства.

- Что ты предлагаешь? – Клахем знал, о чем пытается сказать Созерцатель.

- Смею ли давать советы Старшим? Если только донести весть, пусть и недобрую, предостеречь.

- Говори, Брат.

- Я один из Созерцателей, - угрюмое лицо говорившего стало суровым. - В моем подчинении всего пятьдесят Младших, но возьму ответственность утверждать, что подобное видят и другие Созерцатели, – он сделал паузу.

Сидящие за столом опустили головы, подавленные тревогой и опасениями.

- Не бойся, излагай размышления, как велит совесть и сердце, не выбирая слов. Как бы ни были суровы слова, мы должны знать истину, невзирая на горечь и печаль, – заверил Кинтал, понимая, как тяжело собрату дается речь.

Рассказчик оглядел присутствующих за столом мрачным взглядом, набрал воздуха и продолжил:

- О постыдном речь моя, о скорбном.

- Велико ли число сомневающихся и недовольных?

- Старшие Братья знают? – вздрогнул Халет, приободренный, что его речь ляжет на благодатную почву. - Пока пальцев достаточно, чтобы пересчитать в моей полусотне, но после известия о кончине Отца станет больше.

- Подобное и в моей полтине, – подавленно просипел Брат Уластот.

Хмурые лица других Созерцателей молчаливо подтверждали произнесенные слова.

- Человеку свойственно служить сильному властителю. В минуты сомнения начинают одолевать постыдные мысли, которым раньше не было места. И чем скуднее свет божественной звезды, освещающей путь, тем больше грязных помыслов, – сурово заметил Клахем.

- Боги гневаются на нас! – раздался чей-то голос.