Цитадель "Вихрь"

“Деда, покатай!” — с разбегу она прыгает ему на спину, и он, подхватывая легко, как пушинку, забрасывает ее на одно плечо и направляется гулять в ближайшую рощу, защищенную куполом, а девчушка заливисто хохочет и тянется за клейкими листочками берез.

“Деда, а ты когда еще придешь?” — из-за герметичной перегородки дрожащий голосок слышится глухо, будто из-под воды, и маленькая ладошка прижимается к стеклу по ту сторону, а он со своей стороны тоже прикладывает ладонь и, выдавливая из себя улыбку, обещает: “Послезавтра, детка”.

“Деда, а скоро весна… Как ты думаешь, я увижу весну?” — от широкой улыбки осталась лишь тень, вместо двух тугих косичек — редкий волнистый пушок, на исхудавшем бледном лице — одни глаза, огромные, полные слез и в то же время надежды. И он, силой заставляя себя улыбаться, смахивает капли с уголков глаз: “Ну что ты такое говоришь? Обязательно…”

Правда, он сомневается в том, что увидит эту весну сам. И, придя ее навестить в следующий раз, отдает ей свои часы и обещает: “Чем чаще ты смотришь на эти стрелки, тем скорее придет весна”. “Эти часы волшебные?” — спрашивает она, хотя в свои восемь лет уже не очень-то верит в сказки. “Конечно, — с самым серьезным видом кивает он. — Когда-нибудь они спасут тебе жизнь”.

Сердце болит и ноет, жизнь перед глазами мелькает, как огромное цветное полотно, и вместе с каждым кадром возвращаются воспоминания. Воспоминания о молодости, о семье, о себе, о том прошлом, которое десять лет назад так предусмотрительно стерли. Однако он понимает, что если выдаст себя сейчас — все пропало. И ребятам не поможет, и ее не спасет.

— Вам плохо? — сквозь густой туман доносится в третий раз заданный вопрос директора. Тонкие холеные пальцы щелкают перед лицом. — Может, лекарство?

— Да… пожалуй, — соглашается инженер. И устало откидывается в кресле, не сводя глаз с серебристых часов на столе.

Мысль 26

Ярко освещенный коридор сменяется глухим рукавом. Вдалеке виднеется слегка подсвеченный шлюз, но он закрыт, а карты доступа нет. Телепорт должен быть где-то рядом, но мы бежим уже добрых двадцать минут, петляя по лестницам и этажам, а его все нет. Отчаянный вой сирены, голоса, крики и выстрелы сзади подгоняют, но быстрее не получается.

Мы бежим, не разбирая дороги. Позади остаются десятки запутанных коридоров, настежь распахнутых шлюзов. Сигнализация воет на всех этажах, на светодиодных лентах вдоль стен пробегают красные индикаторы, пол вибрирует под ногами, а я задыхаюсь от быстрого бега. Ребята оставляют меня позади и оборачиваются только у телепорта. Мигающие неоновым синим, створки его капсулы вот-вот захлопнутся, а в одиночку я не смогу попасть никуда, потому что ключ-карту с высшим доступом Ветер оставил у себя.

— Сеня! Давай! Сенька, быстрее! — Сойка, Часовщик и Север изо всех сил удерживают двери телепорта. В нескольких шагах я вижу, как они, сжав зубы, жмурятся от напряжения, и, отвлекшись, поскальзываюсь на ленте. Сзади уже доносятся крики служащих и топот тяжелых сапог, а у меня мир мелькает перед глазами…

Но кто-то помогает мне подняться, в последнее мгновение мы забегаем в лифт. Часовщик и Сойка с облегчением отпускают капсулу, Ветер быстро набирает код, и мы взлетаем за долю секунды. Кабина вспыхивает неоновым светом, телепорт оглашается всеобщим “ура”. Еще минута — и мы на свободе!

Двери лифта открываются, яркий синеватый свет бьет по глазам. Напротив телепорта, у выхода, стоит вооруженный отряд, и, едва мы успеваем их увидеть, как они открывают огонь. От слепящего света я почти ничего не вижу, шарахаюсь назад, больно бьюсь локтем о железную стену. С очередным выстрелом кто-то падает навзничь рядом, и крик срывается быстрее, чем я успеваю подумать:

— Сергей! Нет!

Неожиданно слепящий свет гаснет, чьи-то сильные руки хватают меня за плечи, кто-то крепко, но мягко прижимает к себе, и я рыдаю, цепляясь за пуговицы на его форменной рубашке.

— Тихо-тихо… Сеня, я здесь. Все хорошо.

Дождавшись, пока меня перестанет трясти от рыданий, он отстраняется, холодной рукой трогает мой ужасно горячий лоб. Вместо слов благодарности у меня вырывается сильный приступ кашля.

— Все в порядке? Ты так кричала, что я испугался.

— Кошмары…

— У тебя жар. Кошмары — верный спутник сильной простуды.

Только теперь я понимаю, почему он не хотел, чтобы мы так привязались к нему и друг к другу. Знакомых, но чужих терять хоть и больно, но все-таки легче, чем близких. И в наших условиях любовь, дружба и прочие чувства под негласным запретом: никогда не знаешь, что готовит следующий день. Уже не первый раз меня преследует страшный сон, в котором погибает кто-то из нашего отряда, и всякий раз я просыпаюсь в слезах, но сейчас наставник, очевидно, не выдержал.