Цитадель "Вихрь"

Неизвестно, сколько времени осталось позади: вода в большой фляге постепенно подходит к концу, хотя мы и стараемся ее экономить. Стены и низкий потолок как будто давят со всех сторон, и я либо сижу молча, глядя в одну точку, либо проваливаюсь в сон, больше похожий на забытье. Сквозь мутную пелену чувствую, как Сергей перекладывает мою голову к себе на колени, укрывает штормовкой, но больше не пытается разбудить, растормошить. Наши силы на исходе, и мы оба это прекрасно понимаем, а потому неизвестность гнетет сильнее любых холодных и тесных камер. От нечего делать Сергей иногда отжимается от стены, разминает затекшие ноги и спину, но из-за недавнего ранения быстро устает. Кажется, мы с ним обсудили уже все на свете, но говорить совсем не остается сил, потому что я плохо себя чувствую: возможно, простудилась и просто устала от бесконечного невезения.

Но вот однажды загорается белая полоса индикатора под потолком, герметичный шлюз бесшумно разъезжается в стороны. Из коридора в бункер струится темнота и пронизывающий холод. И как тут люди работают? Это же просто арктические температуры!

Сергей поднимается, встает, закрывая меня. Снизу практически ничего не видно, но я замечаю четыре пары сапог: к нам спустились четверо, двое солдат и двое штатских в красных монолитных комбинезонах. Они все вооружены, но пока не собираются нам угрожать: у работников офиса пистолеты в кобуре на ремне, у солдат — винтовки за плечами и что-то под защитным жилетом, не берусь даже предполагать. Один из пришедших, светловолосый человек в красном, делает шаг вперед:

— Добрый день. Мое имя ЛМ-815. Приказом от третьего января две тысячи сто двадцать второго года вы освобождены и имеете право перейти под наблюдение системы контроля центра. Вы получите право свободы передвижения, но ваша геолокация, встречи с другими элементами Системы и разговоры будут записываться. Вы согласны?

— Да, — отвечает Сергей прежде, чем я успеваю подумать о пользе или невыгодности такого положения.

Нам приходится еще и подтвердить согласие: поставить отпечатки пальцев на сканер, встроенный в электронную версию договора. Сергей отмечает сначала себя, потом, осторожно приподняв мою безвольную руку, прикладывает указательный палец к сканеру. Из черного полупрозрачного экрана, который держит в руках один из военных, поднимается белая голограмма с нашими именами. Меня по-прежнему зовут Васильева Юля, хоть это и неправда.

— Благодарим за содействие, — ровным механическим голосом отвечает менеджер, когда Сергей, а за ним и я оставляем отпечатки пальцев вместо привычной подписи. — Просим вас пройти в инженерно-медицинский отдел для чипирования и внесения ваших данных в Систему.

Я совсем ничего не соображаю, но даже сквозь туман слово “чипирование” слышу очень хорошо. Пол снова плывет и покачивается, и, когда Сергей наклоняется ко мне, слабо сжимаю рукав его рубашки:

— Зачем ты согласился?! Они не дадут нам теперь свободы!

Приступ кашля не дает договорить. Он выворачивает легкие наизнанку, скручивает судорогами все тело. Сергей, тяжело вздохнув, снова поднимает меня на руки, и я бессильно опускаю голову ему на плечо. Лбом чувствую колючую щетину наставника.

— Свобода — понятие относительное, — тихо говорит он все с тем же поразительным терпением. — У нас нет другого выхода. Если не хотим стать частью Системы, мы должны покориться сейчас, чтобы потом знать, против чего играем.

— Если согласимся на их условия, то вообще больше не сможем играть, — я снова кашляю, задыхаясь, с трудом могу связать два слова.

— Поторопитесь там, — равнодушно и механически требует человек в красном комбинезоне. Сергей молча кивает и вместе со мной выходит из бункера первым. Когда тесная и холодная камера остается позади, я чувствую, как он неслышно вздыхает с облегчением, вот только мне легче не становится. Яркий свет длинных ламп в коридорах постепенно гаснет, и я не помню, куда и как долго мы идем: иногда открываю глаза, но, кроме потолка и синих светодиодных ламп, ничего не вижу.

Правда, спустя некоторое время они сменяются до стерильности белоснежным монолитным блоком, до боли напоминающим мне больничную палату. Сергея больше нет рядом, а я лежу на кожаном кресле, и в глаза снова светит слепящая лампа. Кто-то наклоняется надо мной, но вместо лиц у людей — маски, которые потом и вовсе становятся размытыми белыми пятнами. Чьи-то руки в стерильных перчатках закатывают мне рукав рубашки, и я понимаю: все кончено. Сейчас настроят микрочип, введут его, и я стану частью Системы, “элементом”, как называют тут людей… Людей ли? Безымянных, бесчувственных, больше похожих на биороботов. И хуже всего мне от собственного бессилия.

Я злюсь на себя за слабость и невозможность сопротивляться, злюсь на Сергея за его странную сговорчивость и игру по непонятным правилам, которая теперь становится бессмысленной. Слезы сползают по щекам и горечью касаются губ, я их молча глотаю и запрокидываю голову, чтобы никто не видел.