– Но-но-но, – перебил его Кляйн. – Профессор, вы, похоже, совсем с ума сошли? Какие…
– Не перебивайте меня! – обозлился вдруг профессор. – Неуч вы и невежда! Германская рыцарская традиция насчитывает трех великих иудейских рыцарей, трех язычников и трех христиан! И это знает любой, по крайней мере любой грамотный член СС!..
Кляйн открыл было рот, но тут же закрыл его и потупил взор. Иван готов был поклясться, что оберштурмбаннфюрер собирается покраснеть.
Профессор некоторое время ждал от Кляйна возражений, не дождался и продолжил тоном ниже:
– Так вот, было три рыцаря из иудеев… Об их деяниях мы знаем из Библии. Первым из них был Иисус, сын Навина…
– Действительно. – пробормотал Кляйн. – теперь я что-то начинаю припоминать…
– …который прославлен тем, – продолжал профессор невозмутимо, – что, приняв от Моисея бразды правления сынами Израилевыми, повел их в землю, которую дал Он им… И много земель было захвачено, и много городов разрушено.., в том числе и Иерихон.
– А при чем тут я? – спросил Иван.
Профессор внимательно посмотрел на него. Ивану показалось, что темная пустота, спрятавшаяся было в глубине его глаз, снова готова явить себя миру.
– Слышали ли вы, дорогой барон, – негромко спросил профессор, – как зовут нашу хозяйку?
Иван отвел взгляд. При упоминании об этой женщине неприятный холодок шевельнулся в его душе.
– Слышал, – буркнул он неохотно. – И что?
– Ее зовут Рахав, – сказал профессор. – Иначе – Раав… И все погибнут в проклятом городе Иерихоне, кроме нее и тех, кто будет в доме ее…
Ивана передернуло. Голоса, поселившиеся в его голове, снова пробудились, настойчиво нашептывая, убеждая и успокаивая: они звенели и шипели, гудели, бухали, стонали, говорили: их было много, и они предлагали ему выбрать… Они манили за собой, звали и увещевали:
Иван чувствовал себя то мелким и ничтожным, то значительным и сильным; он то проваливался в ледяную бездну, то взлетал высоко-высоко; он был невесомым и тяжелым, прозрачным и непроницаемым, он пытался уйти – и снова возвращался, пусть и ненадолго…
Он вернулся в дом, приютивший его; бессмысленная тоска, одолевшая было, ушла, что-то прогнало ее, пусть и на время. Профессор смотрел на него так, словно вместе с ним слышал эти самые настойчивые голоса.
Дудки, подумал Иван, злобно глянув на фон Кугельсдорфа. Опоили небось гады меня чем-то… ну ничего! Спецназ просто так не сдается… Я вам устрою доставку этого самого талисмана по назначению!..
Он улыбнулся и расправил плечи, с радостью осознав себя солдатом великой армии. Мы еще повоюем, подумал он с бешеным весельем и посмотрел на немцев. Им, казалось, не было до него никакого дела. Иван открыл было рот, чтобы заговорить с профессором, но тут появилась сама хозяйка.
– Я приготовила вам ночлег, – сказала она, глядя на Ивана и улыбаясь. – Комнаты наверху…
– Мы пробудем у вас шесть дней, – сказал профессор и дернул щекой. – Деньги заплатим сейчас…
С этими словами он высыпал из кошеля горсть серебряных монет.
Брови хозяйки поползли вверх.
– Вы и вправду богаты, чужеземцы, – весело сказала она. – Не беспокойтесь, за свои деньги вы получите все, что пожелаете…
Прошел один день, потом другой, потом – третий… Они почти не выходили в город.
Только один раз Иван, профессор и Кляйн поднялись на стену, чтобы посмотреть на войско, осадившее Иерихон. Настроение горожан менялось.
Сначала в их сердца вселился страх при виде многочисленного войска, потом же, увидав, что противник медлит, осажденные приободрились. Недоумение у них вызвала странная процессия, изо дня в День ходившая по периметру стены и оглашавшая все вокруг пронзительным звуком труб, но потом это недоумение прошло, уступив место насмешкам.
А звуки труб тем временем становились все настойчивее и настойчивее, проникая сквозь стены в самый город, наполняя дрожью дома, заставляя трепетать деревья и разгоняя птиц с помоек, принося тревогу и неуверенность, помрачая разум…
Иван и немцы стояли на стене, глядя вниз – туда, где раскинулись шатры осаждающих, где в лучах яркого солнца остро блестели наконечники копий и медные бляхи на щитах воинов грозной армии; воины стояли, опаляемые полуденным светилом, стояли молча, неподвижно и уверенно.
– Идут, – негромко сказал Кляйн.
Показалась процессия, обходившая город. Звуки труб стали нестерпимыми для уха, проникли в мозг, в сердце, в желудок. Иван почувствовал, как волосы на его голове зашевелились.
– Смотрите, – неожиданно сказал профессор, указывая куда-то рукой. – Вот он, Иисус Навин!..
Иван поглядел туда, куда указывал профессор. Впереди процессии шли вооруженные люди, за ними – семеро в ярких одеждах, очевидно, священники: они-то и трубили в трубы.
– Да где же? – недовольно спросил Кляйн.
– Вот, вот, – быстро заговорил фон Кугельсдорф – трубачи… видите – ковчег завета!.. А за ним, сразу за ним…
Иван всмотрелся. Шел человек, высокий, пожилой, с горделивой осанкой. Ветер развевал его длинные белые волосы, трепал полы одежды.
– Солнце отдыхало, угнездившись на мече его, – пробормотал профессор.
Он умолк и провел рукой по волосам.