Цицерон

Я думаю, что многие из свиты Цицерона, которые его недостаточно знали, были поражены подобной метаморфозой. Этот человек, всю дорогу надоедавший им своим нытьем и жалобами, которого они готовы были назвать слабым и жалким, вдруг мгновенно на их глазах превратился в решительного и энергичного наместника, в администратора, который продумывает каждую деталь, все предвидит и у которого не пропадает даром ни одна минута. Но Цицерону предстояло еще больше их удивить. Мы уже говорили, что надвигалась война. И опять Цицерон был сама энергия. В кратчайший срок он сумел помириться с восставшими солдатами и те встали под его знамена. За 24 дня он организовал великолепную армию, привлек к себе всех союзных царей и двинулся к границам Парфии. С помощью своего брата Квинта, который прошел в Галлии школу Цезаря, он очистил местность от разбойников и взял их цитадель. Восхищенные его успехами солдаты провозгласили его императором. Цицерон даже стал мечтать о триумфе. Впрочем, он не утратил юмора и своего великолепного умения посмеяться над собой. Он пишет Аттику письмо, пародируя официальные отчеты главнокомандующих сенату: «Утром в Сатурналии… после пятидесяти семи дней осады мне сдались пиндениссцы… «Проклятие! — воскликнешь ты. — Да кто такие эти пиндениссцы?»» (Att., V, 20, 1).

Однако ни новые впечатления, ни слава, ни восторженная любовь окружающих — ничто, ничто не могло заставить Цицерона хотя бы на минуту забыть Рим. Он считал дни до своего отъезда. «Меня охватила мучительная тоска по Риму… Я уже пресытился провинцией», — пишет он Целию (Fam., II, 11, 2). И в следующем письме: «Милый мой Руф, всегда оставайся в Риме, в Риме; живи в этом солнце мира. Все эти путешествия — просто тьма и убожество (я уже мальчишкой это понял)… О, почему, почему не остался я верен этому убеждению! Ах, все блага провинции я бы отдал за одну нашу прогулку, за один разговор!» (Fam., II, 12, 2). Тоска все росла и росла, постепенно превращаясь в настоящую болезнь, ностальгию, отнимавшую у него покой и всякую радость жизни. 30 июля, ровно через 12 месяцев после своего приезда, не ожидая более ни часу, выехал Цицерон из провинции и полетел в свой Рим.

Дома ждали его ужасные известия.

Глава VI ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА

За дело победителей были боги,

За дело побежденных — Катон.

Лукан. Фарсалия, I, 128

У Рубикона

Было бы утопией думать, что дружба между триумвирами продлится вечно. Триумвират был боевым союзом трех политиков против одного общего врага — римской Республики. Но было ясно, что, как только враг этот падет, бывшие союзники кинутся друг на друга. И время стремительно приближалось к этому моменту. Два события ускорили разрыв.

Марк Красс, этот богач, бывший тайной пружиной всех интриг Рима, по-прежнему страдал от мучительной зависти к Помпею, лучшему полководцу Рима, а теперь еще к Цезарю и «считал себя обездоленным только потому, что его ставили ниже тех двоих» (Plut. Cras., 27). Красс решил, что пришел его черед стяжать боевые лавры. Он задумал воевать на Востоке. В последнее время все римские полководцы — Сулла, Лукулл, Помпей — возвращались оттуда в блеске побед. Причем победы эти одерживались как-то легко, играючи, словно то была не война, а увлекательная прогулка. Вот Красс и решил тоже попытать счастья на Востоке, в Парфии (53 год). Он был уже не молод, а на вид казался совсем стариком. Когда царь Дейотар увидал его во главе войска, то покачал головой и сказал, что император собрался на войну поздним вечером.

С самого начала Красс был обманут вражеским лазутчиком, который выдал себя за перебежчика. Тот сперва долго водил римлян по безводной пустыне, так что они совсем обессилили и упали духом, а потом привел их на бескрайнюю равнину близ Карр. Парфяне давно выбрали ее для решительной битвы. Со всех сторон римлян окружили враги, блистая боевым вооружением. Далее все напоминало кошмарный сон. Парфяне пускали в римлян тучи стрел. Римляне были не привычны к этому оружию. Стрелы вонзались им в руки, ноги и плечи. Римляне падали на землю, «корчились от нестерпимой боли и, катаясь с вонзившимися в тело стрелами по земле, обламывали их в самих ранах, пытаясь же вытащить зубчатые острия, проникавшие сквозь жилы и вены, рвали и терзали самих себя».