Цицерон

Одно из первых дел Красса, которое Цицерон увидал на Форуме, было дело Планка. Наш герой тогда только-только приехал в Рим. Ему было 15 лет. Красс был защитником. Обвинял же некий Брут. То был человек знатного рода, сын ученейшего юриста. Но он пошел не в отца. Он промотал все свое состояние и стал сутягой — профессиональным обвинителем. Ум у него был острый, язык подвешен хорошо, поэтому обвинителем он считался опасным — его не любили и боялись (Brut., 130; De off., II, 51).Красс и Брут сидели друг против друга на возвышении; Цицерон смотрел на них не отрываясь. Брут был сосредоточен и серьезен. Красс казался весел и беспечен. Он все время колол обвинителя все новыми насмешками. Как я уже говорила, Брут спустил все отцовское имущество. Недавно он дошел до того, что продал свои бани. И вот на эти-то бани Красс поминутно сводил разговор. Казалось, он поклялся уморить ими противника. Брут, например, заявил, что вина Планка очевидна, незачем и доказательства приводить.

— Тут и потеть не с чего, — неосторожно добавил он.

— Конечно, не с чего, — подхватил Красс, — ты же продал бани.

Брут окончательно взбесился (этого, кажется, и добивался Красс). Он решил отомстить. Он вызвал чтецов и велел им читать два отрывка из двух разновременных речей Красса. В одном оратор нападал на сенат, в другом восхвалял его. Этим он хотел показать, какой двуличный и лживый человек его противник. На самом деле Красс был прав — одно действие сената казалось ему разумным, другое он резко порицал. Но, вместо того чтобы начать оправдываться, он в свою очередь позвал чтецов и, пародируя Брута, дал им читать три отрывка из юридических сочинений ученого отца обвинителя.

Начало первой книги: «Случилось нам находиться в Привернском поместье…»

— Брут, твой отец свидетельствует, что оставил тебе Привернское поместье!

Начало второй книги: «Мы с сыном Марком были в Альбанском поместье…»

Начало третьей книги: «Мы с сыном Марком сидели как-то в Тибуртинском поместье…»

(Очевидно, старый Брут начинал свои сочинения довольно однообразно, на чем и основана была игра Красса.)

— Где же все эти поместья, Брут? Ведь отец письменно объявил народу, что оставил их тебе? А если бы ты был помоложе, он написал бы непременно четвертую книгу и письменно объявил так: «Однажды мы с сыном Марком мылись в бане…» [4]

В то время, когда Красс это говорил, внимание всех привлекло печальное шествие, медленно двигавшееся по Священной дороге. Хоронили старую Юнию, ближайшую родственницу Брута.

И тут Красс мгновенно преобразился. Куда девалась его веселая усмешка?! Он стремительно вскочил, сверкая глазами, и воскликнул:

— Ты сидишь, Брут?! Что должна покойница от тебя передать твоему отцу?.. Твоим предкам? Люцию Бруту, избавившему народ наш от царского гнета? Что сказать им о твоей жизни? О твоих делах, о твоей славе, о твоей доблести? Может быть, сказать, что ты приумножил отцовское наследство? Ах, это не дело благородного! Но хоть бы и так, тебе приумножать нечего: ты прокутил все. Или о том, что ты занимался гражданским правом, как занимался твой отец? Нет, скорее она скажет, как продал ты дом со всем, что в нем было движимого и недвижимого, не пожалев даже отцовского кресла! Или ты был занят военной службой? Да ты и лагеря-то никогда не видел! Или красноречием? Да у тебя его и в помине нет, а убогий твой голос и язык служат только гнуснейшему ремеслу ябедника! И ты еще смеешь смотреть на свет дневной? Глядеть в глаза тем, кто перед тобой? Появляться на Форуме? В Риме? Перед согражданами? Ты не трепещешь перед этой покойницей, перед этими самыми изображениями предков, которым ты не только не подражаешь, но даже поставить их нигде не можешь?

Цицерона больше всего поразила внезапная перемена в Крассе. «Боги бессмертные!.. Как это было неожиданно! Как внезапно!» — говорил он. Красс разыграл трагедию с таким же блеском, как до того комедию. «Вот каково было трагическое вдохновение Красса!» (De or., II, 223–227).

Красс был великий выдумщик. Жил в то время некий Гай Меммий. Это был пламенный демократ и борец против аристократии. Красс его не жаловал и не мог говорить о нем без улыбки. Как-то оратор с самым серьезным видом рассказывал, что он, Красс, приехал в один провинциальный городок и, прогуливаясь по улицам, с удивлением увидел, что на всех стенах написаны пять букв — LLLMM. Заинтригованный этой загадочной надписью, он стал расспрашивать, что значат эти буквы. И ему объяснили, что Меммий недавно подрался из-за какой-то бабенки с неким Ларгом и очень доблестно покусал его. Буквы как раз и напоминают о подвиге смелого трибуна и означают: «Кусучий Меммий гложет локоть Ларга» [5].

— Анекдот остроумный, но выдуманный тобой с начала и до конца, — с улыбкой замечает по этому поводу Крассу его собеседник (Cic. De or., II, 240).