Цицерон

Замечательны были и его стычки с Домицием Агенобарбом. Это последнее имя означает Меднобородый. Дело в том, что в их роду было много ярко-рыжих людей. В 92 году этот Домиций был выбран цензором вместе с Крассом. Люди они были совершенно разные. Красс — мягкий, утонченный, насмешливый, артистичный; Домиций — мрачный, суровый, резкий, грубый, с зычным голосом (Plin. N.H., XVII, 1, I).Красса он терпеть не мог, а, быть может, ему завидовал.

— Неудивительно, что борода у него медная — говорил про него Красс, — ведь у него железная глотка и чугунный лоб (Suet. Ner., 2, 2).

Красс был несколько легкомыслен и изнежен. За это обрушился на него суровый коллега. Он долго громил Красса своей «железной» глоткой, но самое страшное припас на конец. Оказывается, в имении Красса был пруд, а в пруду жила мурена. Рыба была совсем ручная и, говорят, подплывала на голос Красса и ела у него из рук. Хозяин души в ней не чаял. А когда недавно она умерла, Красс велел ее похоронить(sic!) и при этом, говорят, плакал! Об этом-то очередном дурачестве Красса стало известно Домицию. Коллега метал на его голову громы и молнии.

— Глупец! — гремел Агенобарб. — Он плачет о сдохшей рыбе!

На все эти филиппики Красс смиренно отвечал, что все это правда: да, он не обладает завидной стойкостью коллеги, он действительно плакал о рыбе, а Агенобарб похоронил трех жен и не уронил ни слезинки (Ael. Hist. an., VIII, 4).

Публика хохотала. Вообще в этот день смеялись много. «Никогда никакая словесная схватка не вызывала более шумного одобрения», — вспоминает Цицерон, которому в то время было 14 лет (Brut., 164).«Домиций, — объяснял сам Красс, — был так важен, так непреклонен, что его возражения гораздо лучше было развеять шуткой, чем разбить силой» (Сiс. De or., II, 230).Вообще в своих шутках Красс был изящен и утончен. Но иногда, рассказывает Цицерон, он увлекался настолько, что передразнивал голос и жесты противника, да так здорово, что весь Форум покатывался от смеху (Сiс. De or., II, 242).

Разумеется, юный Цицерон в душе обожал Красса. Он казался ему недосягаемой звездой, божеством, спустившимся на землю. А между тем приблизиться к этому божеству было легче, чем можно было думать.

Мы уже говорили, что в то время существовал обычай, чтобы молодой человек выбирал себе наставника из самых уважаемых граждан. Наставник не давал своему питомцу уроков в собственном смысле слова, но, глядя на него, юноша учился жить. Таким наставником для Цицерона стал старый юрист Квинт Сцевола Авгур. Юный Цицерон учился у него праву (Сiс. Brut., 306).Этот старик произвел на него неизгладимое впечатление, и оратор оставил о нем яркие воспоминания. «Я всегда держу в памяти образ Квинта Сцеволы Авгура», — признавался он уже перед смертью (Phil., VIII, 10).Сцевола, по его словам, «представлял собой удивительное соединение душевной силы с немощью тела» ( Rab. mai., 21).Он «был отягощен старостью, измучен болезнью, искалечен и расслаблен во всех членах» (Ibid.).Но он заставлял себя ежедневно вставать до света и шел в свой кабинет, чтобы бесплатно давать советы каждому желающему. Он первым приходил в Курию, и никто в трудное для Республики время не видел его в постели (Phil., VIII, 10).Когда же Сатурнин с оружием в руках восстал против законов и консул призвал всех защитить Республику, первым пришел на его зов слабый, больной Сцевола, опираясь на копье (Rab. mai., 21).Знал он феноменально много. В философии разбирался так, что греческие философы с ним консультировались (Сiс. De or., I, 75),а уж в юриспруденции он не имел себе равных. Его глубокие суждения, его короткие меткие высказывания поражали мальчика (Сiс. Amic., 1).И при этом в нем не было ни тени важности, надутости. Он всегда был так мягок, так вежлив (Сiс. De or., I, 35).

Цицерон необыкновенно привязался к своему учителю. «Пока я мог, я уже никогда ни на шаг не отходил от этого старика» (Amic., 1).Ежедневно он приходил в полукруглую комнату, экседру, где Сцевола любил принимать своих друзей. Так вот, этот Сцевола был тестем Красса Оратора. Тесть по римским понятиям второй отец, и Красс всю жизнь любил и уважал старого юриста как отца, а тот в свою очередь обожал его и гордился им как сыном. Кроме того, выяснилось, что отец и дядя Цицерона тоже неплохо знакомы с Крассом. И вот в один прекрасный день юноша с трепетом душевным переступил порог своего кумира.