Цицерон

Мурена был оправдан.

А между тем под видом шутки в речи в защиту Мурены скрыта глубокая мысль. Катон не только не жесток, но даже не суров. Не это осуждает в нем Цицерон. Ему не нравится неистовый фанатизм Катона. И как всякий фанатик, тот опирается на некое догматическое учение. Причем, если для его изобретателей греков оно было лишь предметом для изящных споров, Катон верил в него слепо, как правоверный мусульманин верит Корану. «Наш высокоталантливый Марк Катон… видел в нем не предмет для диспутов… а мерило для жизни». В заключение Цицерон выражает уверенность, что с годами Катон изменится. «Жизнь, время, зрелый возраст сделают тебя мягче» (Миг., 60; 63–64).Вот в этом он сильно ошибся.

* * *

Однако вернемся к событиям 62 года. Итак, в первых числах января Цезарь и Метелл изложили свой законопроект перед сенатом. Отцы были ошеломлены. Катон, тогда народный трибун, поднялся со своего места и стал возражать против предложения. Доводы его были разумны и убедительны, он ссылался на законы и традицию. Но вскоре он увидел, что противники его даже не слушают. Тогда, как вспоминали потом очевидцы, он страшно побледнел и сказал:

— Пока я жив, Помпей с войсками не войдет в Рим!

В эту минуту многим сенаторам показалось, что Катон явно не в своем уме. В самом деле. Ну что это значит — «пока я жив, Помпей с войсками не войдет в Рим»?! Как не войдет?! Кто ему помешает? Катон один раскидает целую армию, как гомеровские герои? Цезарь и Метелл, разумеется, не обратили на слова Катона ни малейшего внимания. Через несколько дней на Форуме созвано было собрание для утверждения их предложения. В Риме ходили самые мрачные слухи. Говорили, что Метелл и Цезарь прибегнут к насилию, что они не остановятся ни перед чем. Это было очень похоже на правду. Накануне рокового дня поздним вечером друзья собрались у Катона на совещание.

Они по очереди рассказывали, что им удалось узнать. Все известия были самые неутешительные. Совершенно достоверно, что Цезарь нанял вооруженную банду. О сопротивлении нечего и думать. Выслушав все, Катон хладнокровно отвечал: «Завтра утром я отправлюсь на Форум». Все пришли в ужас. Друзья обступили его, брали за руку, еще и еще раз все объясняли; женщины рыдали, визжали и хватали его за одежду. Наконец Катон вырвался от них и, объявив, что пора спать, убежал в свою комнату.

До утра никто в доме не сомкнул глаз. Женщины были в истерике — то они вопили и бились, то кидались на колени и молились. Друзья держали военный совет. Единственный, кто безмятежно спал в эту ночь, был Катон. Разумеется, так они ни до чего не додумались. Между тем пришел рассвет, а вместе с рассветом явился Минуций Терм, другой трибун, восторженный поклонник Катона. Еще накануне они договорились вместе идти на Форум. Терм с большим трудом разбудил друга, который спал сном праведника, и оба трибуна, провожаемые воплями и причитаниями женщин, отправились на Форум.

Сразу было видно, что в городе что-то происходит. Все улицы были запружены народом. Люди с обезображенными ужасом лицами валом валили навстречу Катону и Терму. Людской поток двигался от Форума, и оба трибуна с трудом продвигались против течения. На бегу люди кричали им:

— Назад! Назад! Не ходите туда! Там ужас!

Катон схватил за руку Терма и, не обращая ни на что внимания, тащил его вперед, продираясь сквозь толпу. Наконец они добрались до Форума. Тут взорам их предстала поистине странная картина.

Посреди площади высился древний храм Кастора, расположенный на очень высоком подиуме. В храм вела широкая лестница. Сейчас храм был оцеплен отрядами вооруженных до зубов гладиаторов, нанятых Цезарем. На каждой ступени стояли вооруженные люди. А на самом верху сидели Цезарь и Метелл. Друзья, бежавшие со всех ног за трибунами, невольно попятились. Но Катона трудно было смутить. Он взглянул вверх, покачал головой и сказал:

— Наглый трус! Вы только посмотрите, какое войско он набрал против одного, к тому же совершенно безоружного человека!

С этими словами он решительно подошел к гладиаторам и велел пропустить его как трибуна. Они посторонились и пропустили, но только одного Катона, он «едва сумел втащить за собой Минуция, схватив его за руку». Вооруженные ряды тут же снова сомкнулись, и друзья вместе с собравшимся народом оказались по другую сторону живого заграждения. Затаив дыхание, они следили за обоими смельчаками. А Катон подошел к лестнице, взбежал наверх и преспокойно уселся между Метеллом и Цезарем. Толпа смотрела на происходящее, словно на захватывающий спектакль, как будто Катон вышел на арену с разъяренными львами. Когда Катон сел, все зааплодировали.