Цицерон

Рано утром ни свет ни заря Катон явился к родственнику, вытащил его из постели и повлек на Форум. Было совсем темно. Домиций, Катон и несколько друзей пробирались по узким улочкам. Впереди шел служитель с факелом, освещая дорогу. Вдруг у самого спуска на Форум раздались крики, засверкали ножи и на них набросились люди с кинжалами. Первый удар достался несчастному факелоносцу, и он замертво упал на землю. «Потом получили удары и остальные, все бросились бежать». Но когда злополучный кандидат устремился вслед за всеми, дорогу ему преградил Катон. Вид его был ужасен. Он был ранен в шею, весь залит кровью, но ничуть не смирился.

— Надо остаться и до последнего дыхания не покидать поле битвы за свободу против тирании, — сказал он, зажимая рукой рану.

Домиций, однако, «не пожелал оставаться», замечает Плутарх. Вырвавшись из рук окровавленного родственника, он галопом понесся прочь, влетел в дом, запер дверь, наложил засовы и тут только перевел дух (Plut. Cat. min., 41–42).Разумеется, Красс и Помпей стали консулами. На Катона же это ужасное происшествие подействовало, как на ретивого коня удар шпор. Он взвился на дыбы, закусил удила и ринулся в гущу боя. Снова он в одиночку сражался с целой толпой, забрасывающей его камнями; произносил речи от восхода до заката, его стаскивали с Ростр, он вырывался и взлетал на них снова, его волокли в тюрьму, а за ним бежал весь Форум.

Вдобавок к террору всюду царил подкуп. Он достиг таких чудовищных размеров, каких еще несколько лет назад никто не мог бы представить. Из лагеря Цезаря привозили целые мешки галльского золота. Столицу наводнили новые люди, отвратительные любимцы триумвиров, особенно Цезаря, та самая сволочь, которая, по словам Достоевского, выползает на свет Божий в переходный период. То были люди из самых низов, часто приезжие, иногда финикийцы, которые разбогатели благодаря Цезарю и готовы были на все ради своего хозяина [88]. Были тут известный уже нам раздутый зобом Ватиний, Бальб, но самым колоритным из всех был некий Мамурра. То был старинный приятель Цезаря, франт и ловелас. Они вместе кутили, вместе волочились за женщинами, когда же Цезарь уехал в Галлию, Мамурра отправился вместе с ним и заведовал в лагере инженерными работами. В Рим он воротился миллионером. Купил виллу, сады, построил великолепный дом, вернее, дворец из мрамора (Plin. H.N., XXXVI, 48).«Надутый, сытый и лоснящийся» (выражение Катулла), он стал теперь законодателем мод, начал пописывать стихи. Но прославился он не своими сказочными богатствами и не творениями своей музы. Бессмертие подарил ему Катулл.

Кружок молодых поэтов яростно напал на триумвиров. Они жалили их непрерывными эпиграммами. И особенно, конечно, Катулл. Чтобы дать хоть некоторое представление о неслыханной резкости его стихов, приведу несколько.

Кто это стерпит, кто не воспротивится,
Когда не вор, не гаер, не похабник он!
Своим добром зовет Мамурра Галлию,
Богатую и дальнюю Британию.
Распутный Цезарь — видишь и потворствуешь!
Так, значит, вор, и гаер, и похабник ты?
---------------------------- —
Затем ли, император знаменитейший, Т
ы покорил далекий остров Запада [89],
Чтоб эта ваша грыжа непотребная [90]
За сотней — сотню расточал и тысячу?
Чудовищная щедрость, невозможная!
---------------------------- —
Его ль страшиться галлам и Британии?
………..Что может он
Еще как не мотать и не похабничать?
Неужли ж для того вы, победители,
Вы, тесть и зять, разбили землю вдребезги? [91] (29).

Стихи эти в подлиннике удивительно звучные и певучие. И я не сомневаюсь, что уже через несколько дней весь Рим распевал стихи о Мамурре; их писали на стенах, строки из них вставляли в свои выступления ораторы. А вот второе, пожалуй, самое знаменитое стихотворение: