Цицерон

Едва ли не самый парадоксальный из всех — тезис, согласно которому все доблести, как и все пороки, равны между собой. Было время, когда Цицерон, обращаясь в речи «В защиту Мурены» к Катону, возмущался этим тезисом, а больше потешался над ним. Неужто разумно считать равными преступлениями, если один без всякой на то надобности зарезал цыпленка, а другой прирезал собственного родителя? Ироническая фраза раскрывает подлинный смысл парадокса: значение поступка, каков бы он ни был, заключено не в его материальном результате, а в мотивах, которые его вызвали. Результаты действия, его практические следствия сами по себе не имеют нравственного смысла, ни положительного, ни отрицательного. В подтверждение этой мысли Цицерон приводит классический пример: жители Сагунта, оборонявшие город, убили своих отцов, чтобы спасти их от рабства. Отцеубийство было, бесспорно, вызвано благородными намерениями. Цицерон воспроизводит здесь в чистом виде известную стоическую доктрину, согласно которой следует различать поступок, свершенный по собственной воле, выражающий внутреннюю сущность человека, и поступок того же человека, за который ответствен не он, а внешние обстоятельства. Отсюда следовало: находясь перед выбором между Цезарем и Помпеем, Цицерон сделал его, подчиняясь лишь внутреннему голосу и не принимая во внимание возможные последствия. Побежденный (а это зависело не от него, это решение Судьбы), он не менее полноценен нравственно, чем друзья Цезаря — те, что последовали за своим вождем не ради прибыли и не из желания уничтожить республику; они, победители, заслуживают не большего и не меньшего уважения, чем он, побежденный. Те, кто стал на сторону Помпея, тоже не сделались по этой причине сразу «добропорядочными людьми», boni. Что-что, а уж это Цицерону известно с давних пор. И он не видит ничего дурного в том, что бывает у закоренелых цезарианцев Гирция и Оппия и в то же время посещает Варрона, который был и остался убежденным помпеянцем.

Не случайно вступление к «Парадоксам стоиков» открывается именем Катона, который в те дни находился в Африке и руководил борьбой против Цезаря. Разумеется, говорит Цицерон, красноречие Катона — стоическое, оно основано на вопросах и ответах, касающихся частных обстоятельств дела, и не имеет ничего общего с красноречием Цицерона и Брута, прошедших школу Академии. Но разве при разнице в формах выражений нельзя сохранить единство взглядов, нравственных и политических? Разве стоическое красноречие только от того, что оно стоическое, меньше воздействует на слушателей, по крайней мере на подготовленных и образованных? Цицерон, другими словами, надеется, что нравственные принципы, которыми руководствуется Катон, могут оказать влияние на людей, ныне стоящих у кормила государства; от этих людей зависит в конечном счете судьба Рима. Цицерон хочет поднять римлян на борьбу против диктатора, возродить старинную доблесть, он надеется, что под грудой пепла еще тлеет прежний огонь, что колесо Фортуны повернется.

Цицерон еще не поставил последнюю точку под «Парадоксами стоиков», когда в Рим пришла весть о самоубийстве Катона. Человек, воплощавший совесть умирающей республики, не захотел дожидаться прощения от Цезаря. Верный своим принципам, верный моральным и философским обязательствам, которые на себя принял, он предпочел уйти из жизни. Самоубийство его, вызвавшее столетием позже восхищение Сенеки, было ужасно: один, лицом к лицу с Судьбой, он наносит себе удар мечом, вбегают слуги, перевязывают рану, останавливают кровь, но едва слуги вышли, Катон срывает повязку, руками разрывает рану. Для тех, кто, подобие Цицерону, решил выжить, то был урок и упрек. Показательно, что именно Катон после Фарсала спас Цицерону жизнь, помог добраться до Италии и ни в малейшей мере не осуждал его, другие же помпеянцы не были столь великодушны и ничего не поняли в скрытых движениях души Цицерона. Помня благодеяния, глубоко уважая Катона, Цицерон соглашается на просьбу Брута написать похвальное сочинение в честь его дяди. Дело, однако, было нелегким, автор оказался, по его собственному выражению, перед «задачей Архимеда», где решение в высшей степени неочевидно. Можно ли прославить Катона, не сказав ничего о его убеждениях, о выступлениях в сенате, всегда направленных против Цезаря, о том, на какой путь он встал с самого начала гражданской войны, как поддержал Помпея? Но даже похвала серьезности Катона, твердости его духа и преданности своим убеждениям вызовет недовольство цезарианцев, а вернее — их ярость. Сочинение в честь Катона было явным вызовом, но Цицерон от него не уклонился. Сочинение во славу Катона не сохранилось, о нем мы знаем лишь в самых общих чертах. Там был рассказ о детстве Катона, когда уже обнаружились главные свойства его характера — твердость, презрение к опасности, чувство чести в сочетании с серьезностью, что заставляло даже значительных людей уважать Катона, несмотря на его юный возраст.