Цицианов

В ведении Павла Дмитриевича Цицианова были дела не только «закавказские», но и «северокавказские». Он ведал отношениями с Черкесией, Кабардой, Осетией, Чечней и Дагестаном; в его подчинении находилась и Кавказская линия — система укреплений, протянувшаяся от Азовского до Каспийского моря вдоль Кубани и Терека, обозначавшая рубеж владений Российской империи в этом регионе. В силу этих обстоятельств ему приходилось руководить боевыми действиями против горцев Северного Кавказа. Всякое продвижение на пути «обустройства» Грузии в умах государственных деятелей России было сопряжено с необходимостью покончить с нападениями на ее пограничные области. «…Набеги и буйство горцев были главнейшей причиной, не позволившей России приобрести обширные выгоды, какие могут ей доставить богатейшие страны Закавказских ее владений; а посему всякий согласится, что усмирение горцев, освоение их с гражданственностью и обращение сих буйных народов из вечных врагов нашему отечеству в мирных и трудолюбивых подданных есть предмет, достойный внимания просвещенного и благодетельного правительства нашего» [555]. Под этими словами П. Зубова, автора «Картины Кавказского края», опубликованной в 1834 году, могли бы поставить свою подпись все, кто хоть что-то знал о регионе.

К началу XIX века Россия приобрела большой и неоднозначный опыт контактов с воинственным населением Северного Кавказа. В отечественной историографии закрепилось представление о том, что регулярные столкновения с жившими там народами начались при Алексее Петровиче Ермолове, то есть после 1817 года. В свою очередь, это дало повод считать его назначение началом Кавказской войны. Но хроника событий дает совсем иную картину. На Тереке казаки рубились с кумыками еще в XVI—XVII веках. Эти стычки, порой весьма кровавые, не выходят за рамки обычной жизни так называемого фронтира — зоны сосуществования двух различных культур. Однако погромы, учиненные в Дагестане войсками Петра Великого во время Персидского похода 1722—1723 годов, и другие военные операции на Северном Кавказе в XVIII столетии уже не имели принципиальных отличий от времен ермоловских. Так, например, в 1728 и 1729 годах войска в Дагестане дважды разоряли аулы в верховьях реки Самур в наказание за нападения тамошних жителей на территории, вошедшие в состав Российской империи после Персидского похода Петра Великого [556]. В 1775 году в плену у горцев умер известный ученый С.Г. Гмелин. За это по личному распоряжению Екатерины II были опустошены владения кайтагского уцмия в Дагестане. В отечественной историографии тезис о добровольном вхождении народов в состав России подкреплялся сведениями о договорах, которые заключались представителями различных племен с царскими чиновниками. При этом, разумеется, умалчивалось о том, что эти договоры часто по-разному понимались обеими сторонами и часто не выполнялись. Обычно горцы считали себя равноправными союзниками, а русские генералы видели в них новых подданных, обязанных безропотно выполнять их распоряжения.

В Бахчисарае и Стамбуле считали Западный Кавказ собственностью крымского хана и, соответственно, покровительствовавшего ему турецкого султана. Сами жители этого региона придерживались иного мнения. Итальянский путешественник К. Главани писал в конце XVII века: «Адыгея ни от кого не зависит и состоит под покровительством крымского хана, насколько сама признает это для себя удобным; в случае предъявления им каких-либо чрезвычайных требований отвергает их без стеснения» [557]. На медали, выбитой в честь присоединения Крыма в 1783 году, изображена еще и Тамань, которую Россия приобретала как преемница прав бахчисарайских владык. Но самих-то жителей этого края такие юридические основания изменения их статуса не устраивали. Позднее, в 1829 году, один из русских военачальников объяснял черкесскому князю, что по Адрианопольскому договору султан уступал царю все Черноморское побережье Кавказа, и по этой причине князь становился российским подданным. Горец от души рассмеялся и заявил, что дарит генералу птицу, пролетавшую в тот момент над ними. Язвительный намек был ясен: адыги не считали никого вправе распоряжаться их судьбами. То, что в нескольких пунктах на побережье Черного и Азовского морей располагались турецкие гарнизоны, не означало контроля над внутренними районами, влияние комендантов турецких крепостей не распространялось далее крепостных стен.