Цицианов

Шефу 17-го егерского полка полковнику Карягину по поводу частого бегства арестантов Цицианов писал: «Все сие заставляет меня быть в полной уверенности, что ни офицеры, ни солдаты не читают артикула воинского устава о важности караулов и часовых. Ненаказанность за столь величайшее преступление довершает расслабление, и для того предписываю вашему благородию приказать читать оные перед ротами каждые праздничные и воскресные дни и заставлять не только солдат оные слушать, но и чтобы все офицеры были при оном; а после офицеров молодых и неосмысленных ребят, коих у вас довольно, испытывать, — знают ли и помнят ли читаемое. Ибо если ваше благородие не будете помышлять о том, что офицеру знать надлежит, то офицеры будут причиной вашего несчастья по службе, которую вы так давно продолжаете с честью» [659]. Цицианов терпеть не мог пустословия. 27 августа 1805 года он писал Лисаневичу: «Я и прежде знал, что поход ваш окончится не к славе русского оружия, что кончится реляцией и извещением об уходе вашего неприятеля. Какая же польза от вашего похода? Бедные солдаты! Сколько им мучений от сих пустых походов! Да и дождутся того, что их не будут бояться карабагские жители, как Баба-хана, ушедши в горы, и об них будут думать, что они боятся гор, не ведая, что сие произошло от лишней осторожности начальника» [660]. А его письмо тому же Лисаневичу от 9 января 1806 года выглядит совсем грозно: «Если ваше высокоблагородие не изловите Мирзу-бека и Фези-бека силой или деньгами, то не избежите военного суда, коему я вас предам, по власти мне дарованной» [661].

Полковник Карягин просил Цицианова прислать медика для выявления причин высокого уровня заболеваемости штаб-квартиры полка в селении Мигры. Ответ Цицианова был жестким: «Представляю собственному вашему усмотрению: 1-е) не вы ли виноваты, что все лето солдаты употребляли колодезную воду, которая признана медицинскими чинами вредной, и что сакли протекают во время дождя; 2-е) не на вашем ли единственно ответе, что нечистоты в крепости повсеместно; 3-е) кто иной отвечать должен, что больные лежат на полу без постелей и положенного одеяния, и, наконец, 4-е) ужели вы лишены способов запасать для больных дров?» [662]Весной 1804 года у того же Карягина буквально из-под носа горцы угнали всех полковых лошадей. По тексту письма Цицианова от 13 мая 1804 года можно заключить, что генерал с трудом подбирал выражения: «…с крайним неудовольствием читал, что вверенные вашему полку казенные, офицерские артельные и партикулярные также артиллерийские и казачьи лошади угнаны лезгинами, не только из-под форпостов (ежели были они, как вы пишете), но из-под стен форштадтских и из рук, почти прикрывавших табун. И тогда, когда их было не более 20 человек, а вы имели в команде 130 казаков. После такого происшествия имею я причину опасаться, что вас самих изнутри крепости злодеи увлекут. Повторяю — вас увлекут, получив не один же раз успех над вами к стыду вашему и ваших подчиненных. Репрессалию сделать вам позволяю, но с тем, чтобы она с верностью (на успех) устроена была и чтобы больше не осрамиться. Осторожность военная, распоряжения войск, повиновение подчиненных должны быть основаниями сего предприятия, и чтобы не было несчастья какого от своевольного поступка какого ни есть поручика или капитана, а еще менее, чтобы не было погони, какие вы уже два раза строили, по 60 верст гнали и не догнали. При всем том лошадиного табуна не дадут, а прочим скотом скоро ли вознаградится потеря 300 лошадей?» Прошло время, генерал поостыл и уже писал о досадном происшествии в «конструктивном» плане: «Если бы перед сим табун полковой из форштадта выходил с военной осторожностью, т. е. с передовым разъездом, и после объезда города патрулями, а не так, как в Твери, с одними извозчиками (пастухами. — В.Л.),то он не был бы отбит» [663]. От дисциплинарного наказания, а быть может, и от суда оплошавшего полковника спасло только его личное мужество, неоднократно проявленное в боях. На Кавказе военные заслуги являлись своего рода индульгенцией. Прапорщик Навагинского пехотного полка Немятов «начудил» по меньшей мере на лишение чинов и дворянства: в пьяном виде бросил караул, следствием чего стал угон скота горцами; сам приехал во Владикавказ, где катался на извозчике в сопровождении шарманщика. Финальный аккорд — скандал в квартире полкового командира «с произнесением ругательств, относившихся к полковому командиру и бывшим у него на вечере офицерам». Суд учел, что Немятов совершил все эти деяния «не по злобе или обдуманному плану, а в нетрезвом виде до самозабвения». Главным же оправданием стала храбрость, известная всему гарнизону. Офицера продержали под арестом шесть месяцев, перевели в другую часть и лишили полугодового жалованья [664].