Цицианов

Солдатам и офицерам приходилось учиться не только лазать по кавказским кручам, но и налаживать отношения с союзниками, действительными и мнимыми. «Мирный» князь Росламбек Мисостов, имевший чин полковника русской службы и числившийся в списках лейб-гвардии Казачьего полка, сообщил о сборе больших сил горцев и посоветовал русскому отряду перейти на другую сторону Кубани. Во время переправы с плота сорвалась пушка. Чтобы поднять ее со дна, были отправлены сотня казаков и взвод егерей, а остальной отряд двинулся дальше, поскольку Мисостов пообещал обеспечить безопасность «спасателей». Когда же солдаты и казаки занялись работой, кубанцы набросились на них и перебили. Майор Пирогов попросил помиловать его, но Росламбек велел ему раздеться, после чего уздени Росламбека изрубили офицера на куски. Спаслось только 12 солдат, сумевших справиться с течением бурной реки [671]. Свой поступок князь объяснил тем, что от руки русского солдата пал его племянник, проходивший курс обучения «наездничеству», или, попросту говоря, грабежу. Вообще с коварством приходилось иметь дело на каждом шагу. Провиант даже от союзников приходилось принимать в зерне, поскольку «мнимые друзья» нередко примешивали в муку размолотые ядовитые зерна хлопчатника, что приводило к отравлениям [672].

Понятия «коварство» и «военная хитрость» нередко являлись на Кавказе синонимами. Генерал Глазенап решил запугать кабардинцев видом большого отряда, явившись на переговоры во главе нескольких пехотных батальонов при артиллерии. Для этого ему пришлось ослабить гарнизоны почти по всей линии. Горцы две недели переливали из пустого в порожнее, а тем временем их «немирные» собратья, пользуясь удобным случаем, хозяйничали на «русской» стороне Кубани. Только когда до генерала, наконец, дошло, что его оставили в дураках, он приказал разорить несколько аулов и тут же добился согласия кабардинцев на все условия [673].

Само по себе отступление при непосредственном соприкосновении с противником являлось очень опасным маневром, особенно во времена линейного строя. Перестроение из походного порядка в боевой требовало значительного времени, а колонна, застигнутая на марше, не имела шансов на отражение атаки даже гораздо меньшего по численности противника. Отступление же в форме каре, цепи или «колонны к атаке» происходило крайне медленно, не могло продолжаться долго и оказывалось совершенно невозможным в ночных условиях, в лесу и на пересеченной местности. Даже арьергард не являлся в такой обстановке надежным средством защиты основных сил. Самыми действенными приемами были штыковой удар пехоты и движение конницы сомкнутым строем. Но при отступлении всей армии вектор атаки арьергарда оказывался противоположным направлению движения основных сил. Батальоны и эскадроны, оставленные в качестве заслона, были крайне скованны в своих действиях, поскольку рисковали попасть в окружение. Более того, их стремление дать решительный отпор наседающему противнику могло привести к образованию разрыва между арьергардом и остальной армией, куда легко вклинивались вражеские войска. Эту проблему отчасти можно было решить только с помощью плотного ружейного огня, державшего врага на почтительном расстоянии, но в начале XIX века это было еще невозможно. Именно этим во многом объясняется феномен «навязывания» сражения: как только одна армия оказывалась в непосредственной близости от другой, ей очень непросто было отказаться от лобового столкновения.