Цицианов

Поскольку идеальным вариантом обеспечения безопасности Грузии было использование местного военного потенциала, третьим пунктом в рескрипте императора значилось привлечение мусульманских ханов к борьбе с Персией. Кроме того, царю казалось весьма полезным, «чтобы Грузия могла иметь собственное свое военное ополчение вроде милиции или другом образе и чтобы внимание обращено было к установлению поелику возможно непрерывного сообщения дорог между линией Кавказской и Грузией». По поводу жалоб на то, что значительное число войск постоянно отвлекается на пресечение нападений горцев, в рескрипте говорилось: «Если свойственно горским народам покушаться на всякие хищничества, то, с другой стороны, по сведениям, довольно достоверным, нельзя оправдать, кажется, и поступков с ними разных чиновников или жителей наших, позволявших себе нередко отгонять их скот и, делая им и другие притеснения, отвлекавших их от нас и истреблявших всякую доверенность, которая, установясь, может произвести сношения по взаимным надобностям и хищничества если не прекратить, то по крайней мере учинить не столь частыми». В Петербурге прекрасно знали о том, что с русской стороны на Кавказской линии также было немало людей, для которых «война — мать родна». Чтобы ослабить давление горцев на линию, правительство предлагало более активно применять на практике принцип «разделяй и властвуй»: «…едва ли не лучшей или не коренной политикой нашей существовать должно, дабы отвращать между ними всякое единомыслие, в чем по местным вашим усмотрениям вы наиудобнее распорядиться конечно не оставите»[320].

Даже через год после официального включения Грузии в состав империи в Петербурге еще явно не осознавали масштабность задач, которые необходимо решить, чтобы «обустроить» эту страну. Поэтому Цицианова не освободили от забот о Кавказской линии и Астраханской губернии. Правда, в рескрипте от 8 сентября 1802 года царь отметил, что две последние административные структуры находятся в относительном порядке, и потому главное внимание следует уделить Грузии, причем новый главнокомандующий наделялся теми же полномочиями и получал те же основные наставления, что и его предшественник Кнорринг. Царь акцентировал внимание на необходимости «…успокоить народ, мятежами внутренними и внешними обуреваемый, издавна России преданный и древнюю своею приверженностью особенное ее участие заслуживший». Александр I еще раз напомнил, что присоединение края «не было шагом к его завладению, но следствием того рассуждения, что удобнее для России защищать край благоустроенный и постоянно управляемый, нежели по внезапным только случаям и единственно на вопль усилившихся его бедствий временно приходить на помощь ему и с большими издержками доставлять ему внешним действием минутные меры поправления, всегда готовые разрушиться, как скоро сила, их поддерживающая, оставит их»[321].

Главные ориентиры на пути обустройства Грузии были выбраны правильно: упорядочение финансовой системы и прекращение внутренних раздоров. По поводу первого царь писал совершенно откровенно: «…хотя устроение этого народа сделалось предметом общего попечения правительства, но я никак не желал бы, чтобы тяжесть управления его пала единственно на Россию…»[322] В начале XIX века Россия уже начала ощущать «имперское бремя», тяготы финансового, административного и военного характера, порожденные расширением ее границ. В коллективном сознании благодаря усилиям либеральных историков и публицистов утвердилась следующая схема: европейские державы захватывали колонии, выкачивали оттуда ресурсы и на том богатели. При внимательном рассмотрении картина оказывается более сложной. Доходы от заморских владений действительно были немалыми, но и расходы на содержание «имперского хозяйства» тоже впечатляют. Следует помнить, что к тому времени богатейшие земли Причерноморья еще только начали осваиваться. Потоки таврической пшеницы еще не хлынули в южные порты. Территории, присоединенные во второй половине XVIII столетия, не приносили ожидаемых доходов. Наоборот, их развитие, административная адаптация к российским нормам требовали постоянных денежных вливаний. В этих условиях делать еще одну прореху в государственном бюджете было неразумно. Второй же пункт «программы стабилизации» предусматривал депортацию из Грузии царской фамилии, которая, по мнению Петербурга, являлась главным гнездом раздоров: «…внутренние крамолы паче, нежели внешние нападения, довели царство сие до такой слабости, в коей нашло его Российское правительство»[323].