Цицианов

Одним из важных источников сведений о горцах Северного Кавказа были записки полковника Бурнашева. По его собственному признанию, он своими глазами почти ничего не видел, а руководствовался «объяснениями наилучших людей». Эти-то анонимные информаторы (скорее всего, кабардинские князья) и объяснили представителю коронной администрации, что кабардинцы — «главнейшие между народами от Каспия до Черного моря… Кабардинцы между всеми горскими народами кроме дагестанцев имеют преимущество; все прочие рода, как то кумыки, чеченцы, карабулаки, аксанцы, андисцы, асетинцы, абазинцы и беслиненцы и прочие, не только подражают оным во нравах во всех обычаях, но отчасти от них зависели и платили им дань». Далее следуют евроцентричные пассажи о нравах этих народов: «…Нравы их совершенно испорчены, ибо междоусобное несогласие застарело и вкоренилось так далеко, что и звание правды им почти чуждо… Весь предмет их жизни состоит только в грабительстве; первое правило всякого владельца есть отнять или украсть все, что в глаза может представиться… Глас общего совета есть положение вместо законов служащее, но сохранение сих установлений никогда не бывает прочным… легкомыслие делает их клятвопреступниками»[566]. В полном соответствии с уже сложившейся традицией восхищения «благородными дикарями» Бурнашев сравнивает нравы кабардинцев с нравами древних спартанцев, с симпатией пишет о их воинской доблести. «Обязательным» элементом описания Северного Кавказа является упоминание о следах христианства, которое когда-то исповедовало местное население[567].

Только в 1840-е годы правительство осознало, наконец, какой могучей силой сопротивления обладают горцы. В начале же XIX столетия этого, судя по всему, никто не понимал. В ноябре 1800 года граф Ф.В. Ростопчин сообщал генералу Кноррингу о намерении Павла I направить в Грузию три пехотных полка и один драгунский: «Тогда же уймутся и своевольство горцев, и беспокойство владельцев берегов Каспийского моря»[568]. Еще ранее А.В. Суворов писал: «По собственному моему в бытность на Кубани и поныне испытанию, не примечено народов, явно против России вооружившихся, кроме некоторого весьма незначительного числа разбойников, коим по их промыслу все равно, ограбить российского ль, турка, татарина или кого из собственных своих сообывателей»[569]. Опытнейший военачальник тоже ошибался. Действительно, в те времена среди народов Кавказа не было и быть не могло политического или идеологического национализма и питаемой им вражды. Отсутствие политических институтов в европейском понимании этого слова не позволяло сформироваться и сохраняться каким-то прочным политическим установкам, а сравнительная краткость и малая интенсивность контактов не позволяли закрепиться антирусским тезисам с помощью фольклорной традиции. Более того, русские, появившиеся на Кубани и Тереке, находились вне традиционных целей набеговой системы. Они были, образно говоря, новое блюдо, которое там не сразу распробовали. Но дальнейшие события показали, что на Северном Кавказе проявилось известное правило: «сила действия равна силе противодействия», — по мере возрастания военной активности России нарастало и сопротивление горцев.

Поручика А.С. Пишчевича, ехавшего в 1787 году из Владикавказа в Тифлис, поначалу позабавило пренебрежительное отношение горского князя Ахмета к грозным предписаниям генерала П.С. Потемкина, командовавшего тогда Кавказской линией. Но потом офицер понял, «что он точно мог смело игнорировать пышного начальника. Что бы ему сделал Потемкин со всей своей силой, у Кавказа стоящей, ежели б пошел против него: Ахмет, навьючив нищенское свое имущество на скотов, пошел бы далее в пропасти и, нашед новые норы, поселился бы. Такому подвижному имению никакая сила не страшна»[570]. Записки свои Пишчевич стал сочинять после перехода на гражданскую службу в 1796 году (умер он в 1820 году). В любом случае этот человек еще до начала масштабных боевых действий в Чечне и Дагестане понял чрезвычайно малую эффективность европейской стратегии «сокрушения» в условиях Кавказа. Один из ярых сторонников колонизации Кавказа в 1830-е годы, автор «Картины Кавказского края», также пришел к выводу о невозможности решить проблему набегов с помощью карательных экспедиций: «Несмотря на беспрестанные усилия и пожертвования к усмирению горцев и обеспечению Кавказской линии от их нападений, вооруженной рукой сего достигнуть невозможно»[571]. Он полагал, что жители Чечни и Дагестана сопротивляются столь упорно потому, что «опасаются подвергнуться полной зависимости России… не имеют понятия о выгодах просвещенного и благодетельного правления; ибо в настоящем своем положении думают ошибочно, что пользуются независимостью, которую потерять пуще всего страшатся». Решить проблему можно только путем распространения христианства и разложения горского социума внедрением «роскоши», которая приведет к их умиротворению[572].