Цицианов

Но именно князя Павла Дмитриевича Цицианова Ермолов называл своим единомышленником, строителем фундамента русского господства на Кавказе. В письме Воронцову 1 июня 1816 года Ермолов писал: «…Грузия, о которой любишь ты всегда говорить, много представляет мне занятий, Со времени кончины князя Цицианова, который всем может стать образцом и которому не было там не только равных, ниже подобных, предместники мои оставили мне много труда. Мне запрещено помышлять о войне, и я чувствую того справедливость; позволена одна война с мошенниками, которые грабят там без памяти и в отчаяние приводят народы. Вот чего я более всего боюсь»[867]. Полгода спустя, 29 декабря 1816 года, он сетовал тому же Воронцову, что чиновники в Грузии, к его сожалению, «отдохнули от страха, который вселяла в них строгость славного князя Цицианова, пустились в грабительство и меня возненавидят!». Через две недели он опять вспомнил первого главнокомандующего, будучи сильно недоволен грузинами вообще: «…Этот народ не создан для кроткого правления Александра: для него надобен скипетр железный. Прочие здесь народы гораздо лучше. Они знают свое невежество, не в претензии быть людьми. Их так разумеешь и по мере того терпеливо ожидаешь их образования. Оно только тогда возьмет свое действие, когда в ханствах введено будет российское правительство и истребятся ханы, в пользу которых даны чрезвычайно выгодные трактаты, вначале вырванные у нас необходимостью, в продолжение времени утвержденные здесь слабостью и неспособностью начальствовавших здесь после князя Цицианова, человека единственного! Граф Гудович, гордейший из всех скотов, по ненависти к князю Цицианову, вменил себе в долг делать все вопреки его предначертаний, принят беглеца из Персии и сделал ханом Шекинским… Здесь надобно другого князя Цицианова, которому я удивляюсь и которого после смерти почувствовали здесь цену»[868]. 9 июля 1818 года из лагеря на Сунже, характеризуя обстановку на Северо-Восточном Кавказе, Ермолов пишет своему другу: «Таким образом исчезли все предприятия славного и необыкновенного Цицианова. Злоба и невежество Гудовича изгладили до самых признаков». В письме Воронцову от 20 октября 1818 года мы читаем: «Мне приятно было прочесть и другие книжки, в которых справедливо говорится о славном Цицианове. Поистине после смерти его не было ему подобного. Не знаю, долго ли еще не найдем такового, но за теперешнее время, то есть за себя, скажу перед алтарем чести, что я далеко с ним не сравняюся. Каждое действие его в здешней земле удивительно; а если взглянуть на малые средства, которыми он распоряжался, многое должно казаться непонятным. Ты лучше других судить можешь, бывши свидетелем дел его. От старика Дельпоццо знаю я, как он любил тебя, и ты все право имеешь хвастать, что служил под начальством сего необыкновенного человека. Меня бесит, что я никого при себе не имею, кто бы мог описать время его здесь начальствования, но думаю, что и материалов для того достаточных не найдется…» 16 ноября Ермолов пишет одному из самых влиятельных людей в окружении Александра I — дежурному генералу Главного штаба: «Не уподоблюсь слабостью моим предместникам, но если хотя бы немного похож буду на князя Цицианова, то ни здешний край, ни верные подданные Государя нашего ничего не потеряют». В другом его письме тому же адресату читаем: «По несчастию, после славного Цицианова был глупый Гудович, а что еще хуже, непримиримый Цицианова неприятель… Все исчадие здешних царей и владетельных князей одной бешеной собаки не стоит! Много у меня дела, а то бы я принялся за них и припомнил им времена князя Цицианова, которого одна память в трепет приводит».