Цицианов

Просьбу об утверждении царевича Давида наследником престола можно было бы рассматривать как продолжение династической борьбы двух ветвей Багратионов, если не учитывать одну важную черту Георгия XII — его глубинную религиозность. Да, он был слабым царем, который не смог бы, подобно своим великим предкам, вернуть Грузии прежнее величие, используя удачную внешнеполитическую конъюнктуру и опираясь на внутренние ресурсы. Некоторым оправданием его неуспешности в роли главы государства служит доставшееся ему тяжкое наследство. Но при всех своих недостатках как администратора последний грузинский царь скорбел о судьбе своего народа, которому внутренние неурядицы и внешние угрозы сулили погибель. Это чувство обострилось в предвидении скорой смерти. Благочестивый христианский правитель готовился дать ответ в своих деяниях перед Всевышним. Поэтому в поиске покровительства России Георгий XII уже не думал ни о себе, ни о своих сыновьях и внуках. Он думал о своей измученной стране, о своем многострадальном народе. Известно, что в последние часы жизни он постоянно обращался к генералу Лазареву с вопросом: скоро ли возвратятся отправленные им в Петербург послы? «…И как я видел, что его утешает скорое прибытие послов, то всегда докладывал, что очень скоро приедут. Царь всегда отвечал на это: "Тогда я умру спокойно"»[276]. Следует согласиться с историком А.П. Берже: будь у царя «войско или сгруппировавшееся городское сословие, которое помогло европейским королям справиться с феодальным порядком, или будь хотя внешний союзник, интересы которого были бы связаны с существованием Грузии, может быть, последний грузинский царь сделал бы попытку задушить противодействие своей семьи и спасти царство от гибели. Но ничего такого не было у него под рукой, и он осужден был безмолвно присутствовать при уничтожении основ государственного порядка и всех производительных сил народа… Кого бы он ни назначил наследником — Иулона Ираклиевича или Давида Георгиевича — междоусобие между дядьями и племянниками было во всяком случае неотразимо. Такие руководители, как царица Марья или царица Дарья, не остановились бы на полдороге, не стремясь к взаимному истреблению с помощью лезгин, персиян и турок; они окончательно истребили бы и самую Грузию»[277].

Ни о каком широком обсуждении вопроса об условиях принятия покровительства или подданства России, о каком-либо «земском соборе» или «референдуме» не могло быть и речи. Кнорринг писал по этому поводу Александру I в рапорте от 28 июля 1801 года: «Из страха, чтобы его намерение преждевременно не обнаружилось его соседям, которые не упустили бы своих усилий отклонить его от сего вредного пользам их подвига, и из опасности, чтобы царевичи-братья и вдовствующая царица, мать их, сведав о сем предприятии, противном безмерному желанию их царствовать, не изыскали бы каковых препон, Георгий XII приступил к сему (переговорам. — В.Л.) тайно, по совещании с немногими высшими, ему преданными чинами царства, и уполномочил посланника своего князя Чавчавадзе и князей Авалова и Палавандова искать непосредственного подданства российского монарха»[278]. И здесь совершенно прав А.П. Берже: «Георгий XII не мог совещаться со своим народом не только в силу основ деспотической власти, но и вследствие современного ему состояния грузинского царства… Если Георгий XII не мог открыто совещаться даже с высшими ему преданными чинами царства, то, конечно, о совещании с черным народом не могло быть и мысли. Желание этого черного народа поступить в подданство России мы видим из тяжелого, невыносимого его положения, требовавшего перемены к лучшему; из той общей готовности, радости и содействия, какие народ обнаружил при объявлении ему покровительства России, прекращения престолонаследия царей, при удалении членов царствовавшей династии и содействии водворению русской власти на месте отжившей династии»[279].

* * *

28 декабря 1800 года скончался Георгий XII. Собравшимся князьям и высшему грузинскому духовенству было прочитано повеление Павла I не назначать преемника грузинского престола. Но до того, как переводчик открыл рот, присутствовавший на собрании князь Леонидзе, хорошо говоривший по-русски, громогласно заявил, что это было поздравление Давида с восшествием на престол. Лазарев столь же громогласно опроверг слова буйного князя, а позднее, когда тот стал ездить по Тифлису с самодельным манифестом о коронации Давида, даже взял его под арест. Все это произвело сильное «смущение» в народе. После погребения царя обе партии стали готовиться к схватке за власть, мобилизуя своих сторонников и ведя психологическую войну, используя разного рода слухи и интриги и стараясь склонить на свою сторону русское командование, препятствовавшее открытому столкновению.