Цицианов

В Петербурге рассчитывали, что Георгий XII успеет подписать условия подданства и, что самое главное, объявит их народу, минимизируя возможность разного рода спекуляций противоборствующих партий. В новой обстановке расчет был сделан на то, что удастся заручиться согласием всех сословий Грузии на переход под российский скипетр. Павел I собирался привязать тамошнюю знать щедрыми награждениями: титулами графов и баронов, званиями камергеров, орденами Святого Андрея Первозванного и т. д. Для задабривания простого народа предлагалось освободить всех крестьян и горожан на три года от всяких податей. Здесь мы видим своего рода «горный туман» — отсутствие у правительства России адекватных представлений о закавказских реалиях. В Петербурге не могли предположить, что грузинскому князю, поседевшему в боях с горцами, персами и беспокойными соотечественниками, присвоение звания камергера будет казаться таким же странным, как награждение саблей или бунчуком академика-ботаника. Генерал Лазарев писал по этому поводу со своей обычной прямотой: «Все здешние дворяне нисколько не лучше наших однодворцев. Кого же сделать графами и баронами? К этому надо еще прибавить, что в некоторых семействах один брат предан нам, а другой находится в числе мятежников. При дворе никто из них не может служить, потому что все они не получили никакого воспитания: трудно различить здешнего царевича от простого мужика»[280]. Не только официальные лица обращали внимание на то, что представители закавказской знати не вполне соответствуют европейским представлениям о таковой. Генерал А. Пишчевич в своих мемуарах красочно описал, как сопровождавшие его князья не постеснялись украсть у пастуха овцу, а затем продать за бесценок[281].

Братья покойного монарха Иулон, Парнаоз, Вахтанг и Ми-риан отказались приехать в Тифлис на общее собрание сословий, а вместо того отправились в Кахетию, где привели население к какой-то «своей» присяге, старательно скрывая от населения содержание высочайшей грамоты. Во-первых, они не без оснований опасались коварства со стороны Давида, а во-вторых, у них не было возможности привести в Тифлис всех своих сторонников, и они оказывались в меньшинстве. Царевичам пришлось бы или отказываться от присяги (что было опасно), или идти на явное ее нарушение. В подобном случае сыновья Ираклия уравнивались с Давидом — сыном клятвопреступника Георгия XII, обещавшего после смерти передать корону детям своего брата. Царевичи, правда, соглашались на компромисс — отказать в праве наследования и Давиду, и Иулону. Однако русское правительство понимало, что за этим последует новый виток междоусобиц, и удовольствовалось тем, что получило подписи сторонников присоединения к России, собравшихся в Тифлисе. Но борьба двух ветвей Багратидов все равно разгорелась с новой силой. Иулон и Парнаоз разъезжали во главе отрядов и разоряли имения сторонников Давида. Они заковали в кандалы княгиню Амилахвари за то, что ее муж уехал в Тифлис для подписания грамоты Павлу I. То же пришлось испытать княгине Тумановой (Туманишвили) и княгине Орбелиани. Кнорринг по прибытии в Тифлис в резкой форме дезавуировал распоряжения царевича Давида относительно имущества дворян и князей. Был создан совет, в который вошли знатные люди — 3. Баратов, И. Туманов, И. Челокаев, С. Туманов и Д. Бебутов; в их ведении оказались вопросы, с которыми ранее обращались к царю. Важные уголовные дела разбирал сам Кнорринг. Удаленный от дел Давид из ярого сторонника России превратился в ее столь же яростного противника. Он стал распространять различные ложные слухи, проявляя при этом немалую изобретательность. Население волновалось, несколько тысяч мусульманских подданных из Бамбакской провинции предпочли даже переселиться в соседние ханства. Видя, что уговоры не действуют на распоясавшихся царевичей, Лазарев приказал использовать силу для прекращения беспорядков. Царевичи Иулон, Парнаоз и Александр бежали в Имеретию; Теймураз и Вахтанг, на словах выражая покорность, затаились в Гори и в Душети. Страну захлестнула анархия. Помещики отбирали у селян всё, что им хотелось. В некоторых уездах доведенные до отчаяния крестьяне предпочитали сотрудничать с дагестанцами, чем со своими хозяевами.