Цивилизации древней Европы

Долгое время обсуждали — и еще долго будут обсуждать — связи между этрусским храмом и римским. Конечно, как показывает традиция, сЬязанная с капитолийским храмом Юпитера, этот тип здания должен был существовать в Этрурии еще до того, как греческое влияние трансформировало его. Недавние исследования, в особенности исследование Л. Банти, доказывают, что три целлы здания соответствуют адаптации этрусской техники к религиозным потребностям римлян; кроме того, высокий фундамент, подиум, просторные, массивные формы первоначального римского храма, который называют тосканским, также обнаруживаются в этрусском храме; то же самое наблюдается в декоре из обожженной глины — simulacra pictilia, — образах, представлявших богов, которые в эпоху Катона Старшего[28] дискредитировали интеллигенцию, пропитанную эллинистической культурой. Нет сомнений, что изначально именно этруски научили римлян придавать человеческие формы божествам, но мы забываем, что римляне на первых порах связывали своих божеств с мифами, заимствованными из греческих легенд в эллинистическую эпоху. К заимствованиям из этрусского искусства относится, кроме того, введение тосканского ордера, упомянутого выше. Витрувий приписывал им также изобретение атрия — центральной части римского дома, — крыша которого над имплювием имела отверстие.

Хотя слово зилат и переводят как претор,[29] этрусские магистратуры, впрочем плохо известные, практически не соответствуют римским. Как представляется, коллегиальность магистратов была институтом собственно римского происхождения. Она неизвестна другим цивилизациям Античности. В Италии, у самнитов, верховный магистрат, meddix tuticus, имел коллегу, meddix minor, но если говорить о магистрате второго ранга, это был скорее magister equitum[30] приближенный к римскому диктатору. Нам ничего не известно об организации магистратур в этрусских городах, которые не имели царя. Однако знаки должностных отличий, подобные фасциям ликторов, составляли элемент этрусского церемониала и были, возможно, наследием монархической традиции. То же самое относится к триумфу и toga picta — пурпурной тоге триумфатора, расшитой золотом: торжественные кортежи появляются в искусстве только в погребальном репертуаре и лишь в более позднюю эпоху, но они отражают, несомненно, обычный, реальный факт. И наконец, обычай шествия, характерный для церемонии триумфа, благодаря которому появилась арка, соотносится с этрусским погребальным культом. Эти связи вызывают большой интерес еще и потому, что римляне интерпретировали эти концепции и формы согласно своему духу. Их колебания между этрусской традицией и Сибилловыми книгами, тем более что они не подвержены влияниям, показывают характерную черту римской религиозной мысли — стремление ничего не оставлять без внимания, даже вне привычных форм, что приводило к некоторому синкретизму, совершенно чуждому, казалось бы, концепциям этрусков.

Что касается права, позиция Рима, по-видимому, была полностью независима. По правде сказать, нам почти ничего не известно об этрусском праве. Законы XII таблиц (451–450 г. до н. э.), которые восхищали Цицерона как памятник юридической мудрости и которые коррелировали с законами Солона,[31] хотя и появились на полтора столетия позже, кажутся крайне примитивными. Известно, что магистраты кодифицировали их под давлением плебса, следуя в первую очередь греческим законам, в частности законодательству западных греческих колоний, консервативный характер которого привел к отставанию в политическом и социальном развитии по сравнению с Афинами.

Но законы XII таблиц не стремились ни зафиксировать конституцию, ни установить политические отношения, это был лишь гражданский и уголовный кодекс. Они ограничивались изложением правил и обычаев. Их суровость отражала жесткую строгость mos majorum[32] этих крестьян-солдат, добродетелей, немного идеализированных позже, которые лежали в основе римской морали. При этом поражает, что народ, которому нравилось обновлять правовые институты, даже новые, придавал некодифицированным принципам большее значение, чем писаным законам. Так, в начале римской правовой деятельности весьма обширный материал был преднамеренно изъят из законодательства. Эта гибкость, связанная, нужно сказать, со стойкими консервативными тенденциями, была одной из сильных сторон римлян; долгое время она позволяла им избегать твердых позиций, возведенных в ранг принципов, и адаптироваться к различным ситуациям как внутри, так и вне своего общества.