Цивилизация 7.0

Гнаска было жалко. Спиций знал его вот уже одиннадцать лет; этот вечно хмурый, полупьяный любитель гарума, чеснока и лесбиянок, рождённый от римлянки и галла, дважды спасал Марку жизнь и четырежды помогал в самом зародыше пресечь зреющий в центурии бунт. Когда поднимется, надо будет пристроить его получше.

— Поднимутся все? — спросил он на всякий случай.

— Все, кроме Гнаска. Ему башку выкорчевало из тела, как выдирают репу из земли.

Спиций пересохшим горлом проглотил шершавый комок, поморщился.

— Ящерицу в дозорные, — сказал он, стараясь не показать досады. — Хромого — на кухню. Триция — в Мёртвый легион.

— Да, центурион.

— Раненые есть?

— Трое. Статий Скула, Гай Прокул и Немесий Плавт.

Немесия центурион тоже знал хорошо. Сейчас старик безвольно сидел в грязи и постанывал, а сестра Айгуль перевязывала ему культю — шрапнелью Немесию оторвало левую кисть.

— Сальве, центурион, — просипел старик, морщась от боли. — Вот и меня укоротили.

— Это ничего, — ободряюще улыбнулся Спиций. — Ты и такой нам пригодишься. Ведь меч ты держишь в правой?

— В правой, центурион.

— Вот и хорошо. Немного отлежишься и снова в строй.

— Да, центурион.

— Главное, что не на голову укоротили, гы-гы, — вставил Гончий, осклабившись. — Вот Гнаску повезло меньше.

Спиций снова поморщился, не глядя на Клавдия. Он ненавидел его сейчас за принесённую недобрую весть, как будто это сам Гончий был виноват в гибели Гнаска.

— Сколько тебе лет? — обратился центурион к Плавту, когда тот зашипел от боли после очередного прикосновения санитарки.

— Не помню, — покачал головой солдат. — Кажется, сорок один стукнуло на майские календы.

«Не может быть! — подумал Спиций. — Совсем обеспамятел старик».

Он был уверен — да Плавт и выглядел так, — что старому легионеру не меньше шестидесяти с гаком.

— А сколько лет ты уже в этом окопе? — продолжал он, не вступая в спор. Ему хотелось отвлечь старика от боли, которую причиняла перевязка.

— Всю жизнь, — ответил Немесий просто.

— Я бы тоже так ответил, если бы меня спросили, — вставил Гончий. — Хотя я здесь четвёртый год, но кажется, что всю жизнь.

— А мне не кажется, — сварливо оборвал его Плавт. Похоже, он не очень любил Клавдия. Впрочем, Гончего мало кто любил. — Я действительно всю жизнь в этом окопе. Я в нём родился. Моим отцом был Луций Констриктор, если тебе что-нибудь говорит это имя.

Спиций конечно же слышал о легендарном Луции Констрикторе. Гончий, кажется, тоже был о нём наслышан, потому что почтительно дёрнул лохматой бровью. Вслух он пробормотал наигранно недоверчиво:

— Ну-ну, рассказывай…

— Я родился на южном склоне, — обратился Плавт к центуриону, старательно не замечая Клавдия, — там, где сейчас стоят ацтеки. Это после передислокации их туда поставили, а раньше там стояла центурия Констриктора. Тогда ещё не было восьмой окопной линии, да и народу воевало поменьше.

«Что ж, — подумал Спиций, — пусть ему даже сорок один, как он говорит. Это сколько же лет уже тянется война? Говорили, что семьдесят, но…»

— А мой отец родился вот на том самом месте, где ты стоишь, центурион, — продолжал Плавт. — Тогда здесь был командный пункт девятого Триумфального легиона, в котором он и состоял. Это уж когда весь легион полёг в Атаке Одиннадцати, и остались от него только пятеро солдат, отца моего перевели в легион Жаворонков. А годом позже моя мать, Цецилия Понта, погибла в газовой атаке врага.

Санитарка закончила с перевязкой, бросила украдкой быстрый взгляд на Спиция, потупилась. Клавдий язвительно оскалился — он-то, в отличие от центуриона, давно замечал эти торопливые девичьи взгляды из-под ресниц на обветренное, мужественное, словно вырубленное топором лицо вояки.

Когда Айгуль, скользя по грязи, пробиралась мимо него, Клавдий хлопнул её по заду и зашёлся в смехе — заржал жеребцом, заревел медведем. Марк Спиций бросил на него неприязненный взгляд, повернулся идти.

— Ладно, Немесий, — кивнул он раненому, — не унывай. Ещё повоюем.

— Да, центурион, — охотно подхватил тот. — Я не унываю. Новая рука, конечно, не вырастет, но и старая была не больно-то мне нужна. Щит как-нибудь приноровлюсь держать, а для меча вполне хватит и одной руки.

Махнув Клавдию, чтобы не следовал за ним, Спиций спустился в небольшую падь, где группа жилистых поджарых египтян в тростниковых юбках меланхолично и медленно рыла в обход Склизлого болота девятую линию.

— Эй, Монту, — окликнул Спиций десятника.

— Да, господин? — худощавый смуглый Монту поднял голову, отставил на время лопату.

— Сколько уже?

— Полтора стадия, господин.

— Мало.

— Увы, господин. Земля очень мокрая. Болото.

— Скажи рабам: если не сделаете до сумерек три стадия, умрёт каждый третий.

— Да, господин.

— Работайте.

Он уже подходил к полевой кухне и обонял запах варёной полбы с вяленой рыбой, когда навстречу метнулся низенький малаец из второго штрафбата. Спиций непроизвольно отступил, наполовину обнажил меч — от этих кули можно ожидать чего угодно: впадёт такой в амок, подбежит сзади и с диким смехом всадит тебе в шею свой волнистый крис. А Марк Спиций не торопится стать молчаливым воином Мёртвого легиона.