Читаем Цивилизация. Чем Запад отличается от остального мира полностью

Модная революция в Японии свершилась в 70-х годах XIX века. Следовавшая лозунгам бунмей кайка (“цивилизация и просвещение”) и фукоку кёхей (“богатая страна, сильная армия”) имперская элита эпохи Мэйдзи сменила самурайское одеяние и кимоно на европейские костюмы и платья. Эта перемена была вдохновлена двухлетней поездкой по США и Европе (1871–1873) посольства во главе с министром Ивакура Томоми. Последний вынужден был признать, что после веков добровольной изоляции “наша цивилизация во многих отношениях уступает их цивилизации”[561]. Уже в 1853–1854 годах, когда “черные корабли” американского коммодора Мэттью К. Перри открыли Японию для внешней торговли, японцы изо всех сил пытались понять, как Запад стал богаче и сильнее. Путешествия на Запад (практика настолько обычная, что она вдохновила японцев на создание настольной игры сугороку) вызвали еще больше вопросов. Может быть, секрет успеха кроется в политической системе? В образовании? Культуре? В модах? Растерявшиеся японцы решили рискнуть. Они скопировали все, начиная с конституции (1889) в духе прусской и заканчивая британским золотым стандартом (1897). Все институты Японии были переделаны на западный манер. Солдат муштровали как немецких, моряков – как английских. Как в Америке, открылись государственные начальные и средние школы. Японцы стали есть говядину, прежде бывшую табу, а радикалы предлагали даже отказаться от родного языка в пользу английского.

Однако самое заметное изменение произошло в облике японцев. Все началось в 1870 году с судебного запрета на чернение зубов и выбривание бровей. Министры начали стричься по западной моде. Императорский указ 1871 года предписал высшим чиновникам облачиться в ёфуку – сюртук и белую рубашку с жестким воротничком. К 1887 эта форма одежды стала обычной для государственных служащих[562]. Год спустя по совету приближенных император (прежде, по традиции, сидевший за ширмой) впервые появился на публике, одетый, по словам австрийского посла, в “странный европейский мундир, наполовину морской, наполовину дипломатический”: фрак, расшитый золотом[563]. Переодеться пришлось и военным. Новое обмундирование японских моряков было похоже на английское. Сухопутные силы первоначально вдохновлялись примером французов, а позднее – пруссаков[564]. Знатные японки начали носить западные платья в 1884 году, когда они начали принимать иностранных гостей в павильоне Рокумэйкан[565], хотя дома они продолжали носить кимоно. Даже детская одежда не избежала западного влияния: мальчиков, обучавшихся в элитарных частных школах, одели в форму в прусском стиле. Форма для девочек появилась в 20-х годах – и не слишком с тех пор изменилась. Никто не перенимал новый западный вид более рьяно, чем Окубо Тосимити, один из “главных архитекторов” революции Мэйдзи. Вот с юношеской фотографии на нас смотрит гордый самурай со скрещенными ногами, в просторной одежде и с мечом. А вот Окубо Тосимити на стуле в элегантном черном фраке, с цилиндром на коленях. Когда делегация, которую возглавлял Окубо Тосимити, прибыла в 1872 году в Великобританию, газета “Ньюкасл дейли кроникл” сообщила, что японские “джентльмены были одеты в обычные утренние костюмы для визитов, и, если не считать цвет их лиц и восточные черты, их едва ли можно было отличить от английских спутников”. Семнадцать лет спустя, в день принятия новой конституции, японский император появился в мундире европейского фельдмаршала, императрица – в сине-розовом вечернем наряде, а министры – в черных кителях с золотыми эполетами[566].

Некоторых японцев отталкивало обезьянье подражание западной моде (западные карикатуристы иногда даже изображали вестернизированных японцев в виде обезьян)[567]. Самоуничижение вызывало отвращение и у традиционалистов. 14 мая 1878 года на Окубо, направлявшегося на заседание Государственного совета во дворец Акасака в Токио, напали семеро самураев. Смертельный удар в горло был такой силы, что меч убийцы застрял в земле[568]. Омура Масудзиро, реформировавший армию в эпоху Мэйдзи, также пал жертвой традиционалистов (они представляли реальную угрозу для прозападных министров до 30-х годов XX века). Но дороги назад не было. Хотя японцы оставались приверженцами бусидо, большинство принимало доводы Окубо о том, что вестернизация необходима, если Япония желает достичь равноправия с европейскими и американской империями при заключении торговых и вообще международных договоров[569]. По словам хорошо осведомленного западного наблюдателя, мотивы японцев были совершенно ясны:

Перейти на страницу:

Все книги серии Corpus [historia]

Первая мировая война в 211 эпизодах
Первая мировая война в 211 эпизодах

Петер Энглунд известен всякому человеку, поскольку именно он — постоянный секретарь Шведской академии наук, председатель жюри Нобелевской премии по литературе — ежегодно объявляет имена лауреатов нобелевских премий. Ученый с мировым именем, историк, он положил в основу своей книги о Первой мировой войне дневники и воспоминания ее участников. Девятнадцать совершенно разных людей — искатель приключений, пылкий латиноамериканец, от услуг которого отказываются все армии, кроме османской; датский пацифист, мобилизованный в немецкую армию; многодетная американка, проводившая лето в имении в Польше; русская медсестра; австралийка, приехавшая на своем грузовике в Сербию, чтобы служить в армии шофером, — каждый из них пишет о той войне, которая выпала на его личную долю. Автор так "склеил" эти дневниковые записи, что добился стереоскопического эффекта — мы видим войну месяц за месяцем одновременно на всех фронтах. Все страшное, что происходило в мире в XX веке, берет свое начало в Первой мировой войне, но о ней самой мало вспоминают, слишком мало знают. Книга историка Энглунда восполняет этот пробел. "Восторг и боль сражения" переведена почти на тридцать языков и только в США выдержала шесть изданий.

Петер Энглунд

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука / Документальное
Мозг отправьте по адресу...
Мозг отправьте по адресу...

В книге историка литературы и искусства Моники Спивак рассказывается о фантасмагорическом проекте сталинской эпохи – Московском институте мозга. Институт занимался посмертной диагностикой гениальности и обладал правом изымать мозг знаменитых людей для вечного хранения в специально созданном Пантеоне. Наряду с собственно биологическими исследованиями там проводилось также всестороннее изучение личности тех, чей мозг пополнил коллекцию. В книге, являющейся вторым, дополненным, изданием (первое вышло в издательстве «Аграф» в 2001 г.), представлены ответы Н.К. Крупской на анкету Института мозга, а также развернутые портреты трех писателей, удостоенных чести оказаться в Пантеоне: Владимира Маяковского, Андрея Белого и Эдуарда Багрицкого. «Психологические портреты», выполненные под руководством крупного российского ученого, профессора Института мозга Г.И. Полякова, публикуются по машинописям, хранящимся в Государственном музее А.С. Пушкина (отдел «Мемориальная квартира Андрея Белого»).

Моника Львовна Спивак , Моника Спивак

Прочая научная литература / Образование и наука / Научная литература

Похожие книги

100 знаменитых катастроф
100 знаменитых катастроф

Хорошо читать о наводнениях и лавинах, землетрясениях, извержениях вулканов, смерчах и цунами, сидя дома в удобном кресле, на территории, где земля никогда не дрожала и не уходила из-под ног, вдали от рушащихся гор и опасных рек. При этом скупые цифры статистики – «число жертв природных катастроф составляет за последние 100 лет 16 тысяч ежегодно», – остаются просто абстрактными цифрами. Ждать, пока наступят чрезвычайные ситуации, чтобы потом в борьбе с ними убедиться лишь в одном – слишком поздно, – вот стиль современной жизни. Пример тому – цунами 2004 года, превратившее райское побережье юго-восточной Азии в «морг под открытым небом». Помимо того, что природа приготовила человечеству немало смертельных ловушек, человек и сам, двигая прогресс, роет себе яму. Не удовлетворяясь природными ядами, ученые синтезировали еще 7 миллионов искусственных. Мегаполисы, выделяющие в атмосферу загрязняющие вещества, взрывы, аварии, кораблекрушения, пожары, катастрофы в воздухе, многочисленные болезни – плата за человеческую недальновидность.Достоверные рассказы о 100 самых известных в мире катастрофах, которые вы найдете в этой книге, не только потрясают своей трагичностью, но и заставляют задуматься над тем, как уберечься от слепой стихии и избежать непредсказуемых последствий технической революции, чтобы слова французского ученого Ламарка, написанные им два столетия назад: «Назначение человека как бы заключается в том, чтобы уничтожить свой род, предварительно сделав земной шар непригодным для обитания», – остались лишь словами.

Александр Павлович Ильченко , Валентина Марковна Скляренко , Геннадий Владиславович Щербак , Оксана Юрьевна Очкурова , Ольга Ярополковна Исаенко

Публицистика / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Опровержение
Опровержение

Почему сочинения Владимира Мединского издаются огромными тиражами и рекламируются с невиданным размахом? За что его прозвали «соловьем путинского агитпропа», «кремлевским Геббельсом» и «Виктором Суворовым наоборот»? Объясняется ли успех его трилогии «Мифы о России» и бестселлера «Война. Мифы СССР» талантом автора — или административным ресурсом «партии власти»?Справедливы ли обвинения в незнании истории и передергивании фактов, беззастенчивых манипуляциях, «шулерстве» и «промывании мозгов»? Оспаривая методы Мединского, эта книга не просто ловит автора на многочисленных ошибках и подтасовках, но на примере его сочинений показывает, во что вырождаются благие намерения, как история подменяется пропагандой, а патриотизм — «расшибанием лба» из общеизвестной пословицы.

Андрей Михайлович Буровский , Андрей Раев , Вадим Викторович Долгов , Коллектив авторов , Сергей Кремлёв , Юрий Аркадьевич Нерсесов , Юрий Нерсесов

Публицистика / Документальное