Цивилизация Древнего Рима

Убийство Цезаря было совершено партией того аристократического меньшинства, которое было убеждено в том, что именно в личности тирана была заключена причина, которая мешала возвращению к прежнему политическому положению дел. Они не осознавали глубины кризиса, они приписывали чрезмерному честолюбию Цезаря то, что в действительности представляло собой необходимое политическое урегулирование, обусловленное факторами, которые никто не мог контролировать. Таким образом, мартовские иды [81]особенно ничего не изменили в ходе истории; они лишь продлили анархию и гражданские войны почти на пятнадцать лет.

Ближайший помощник Цезаря Антоний, который был тогда консулом, старался спасти то, что могло быть сущностью предпринятого; без особого труда он получил утверждение актов Цезаря, то есть их ратификацию сенатом. Таким образом, в мартовские иды диктатура выжила. Однако компромисса между аристократами и сторонниками Цезаря, которые имели полную поддержку народа, армии и бывших солдат, демобилизованных Цезарем, достигнуть не удалось, так как появился новый честолюбец, внесший сумятицу. В предшествующем году Цезарь усыновил своего племянника Гая Октавия, который, после того как был усыновлен, принял имя Гай Юлий Цезарь Октавиан [82]. Наследник, по закону убитого диктатора, Октавиан (именно так традиционно его называют французские историки) возвратился из Аполлонии, где он руководил приготовлениями к военной экспедиции на Восток, задуманной его дядей. Ему было всего девятнадцать лет, но, внимая голосу своего честолюбия, он смело стал соперничать с Антонием. Искусно изображая союзника сенаторов (в особенности Цицерона, которого он бессовестно обманывал), ему удалось надавить на Антония. Оба с помощью Лепида, бывшего начальника конницы Цезаря, вынудили мартовских заговорщиков отправиться на Восток. И вновь началась такая же гражданская война, как в 49 году до н. э. И опять сторонники республики были побеждены — на сей раз при Филиппах — в октябре 42 года до н. э.

Казалось, история повторяется, Октавиан, Антоний и Лепид для борьбы со сторонниками республики также образовали триумвират, но на этот раз он не был основан на частных интересах, как союз Цезаря, Помпея и Красса. Договор был заключен открыто; триумвиры получили официальное поручение формировать новую административную систему, и с этой целью им были предоставлены все полномочия.

После победы при Филиппах триумвиры разделили мир. Антоний получил Восток, где надеялся успешно завершить честолюбивые проекты Цезаря; у Лепида была Африка, Октавиану достался остальной Запад. В то время как Лепид отошел от активной деятельности, Октавиан на Западе готовился к тому, чтобы устранить Антония. Антоний страстно мечтал о царской власти в восточном стиле, полностью предался этой мечте, но допустил тяжелые ошибки, из-за которых постепенно оттолкнул от себя всех своих римских сторонников. Октавиан, на которого поначалу смотрели с подозрением, оказался достаточно ловким для того, чтобы объединить вокруг себя римский народ и представить свое соперничество с Антонием как борьбу Рима против чудовищного, тиранического Востока, враждебного «имени римлян». Решающий момент наступил при Акции 2 сентября 31 г. до н. э.: Антоний и его супруга (и союзница) Клеопатра, последняя из Птолемеев [83], потерпели поражение на море и на суше. Октавиан стал единственным властелином мира.

Как только Октавиан удостоверился в окончательном завоевании Востока, он возвратился в Рим. Он преодолел препятствия на пути к власти, но каким образом он намеревался использовать эту столь дорого приобретенную власть? Более благоразумный, чем Цезарь, наученный уроком мартовских ид, он умел выжидать. В конце концов, ему было еще только 32 года. Притворяясь, что у него нет иного желания, как снова стать простым гражданином, лишь только он восстановит порядок в государстве, он объединил вокруг себя обломки сенаторской партии и, определяя свое собственное положение, принял титул Августа, а не титул царя, который кое-кто из его неловких сторонников (или изменников) ему открыто предлагал. Эпитет Август был старинным ритуальным словом, которое выражало понятие «счастливый», и сулил успех лично Октавиану. Слово, близкое к религиозному термину augur [84]означало, что для носителя имени любое дело было счастливым начинанием, освященным божественной силой. Август ничего не решал заранее относительно формы самого режима, но ему принадлежит заслуга того, что он выделил в идее царя именно то, о чем римляне сожалели всегда, и то, что республиканские магистратуры пытались сохранять, — незаменимое и почти магическое свойство царственной персоны. Заседание сената 16 января 27 года до н. э., когда Октавиан впервые был назван Августом, можно считать вторым рождением Рима: именно тогда был заключен новый договор между городом и его богами, договор, воплощенный в священной личности императора.