Большинство полисов имели смешанный образ правления, который в зависимости от обстоятельств склонялся то в одну, то в другую сторону: либо к народовластию, осуществляемому через лидеров «черни» (древние историки с удовольствием употребляли для обозначения масс уничижительные термины), либо к власти богатых, которые сами себя именовали лестным эпитетом «хороших» или «честных людей». В той мере, в какой мы можем оценить при крайнем многообразии этой конституциональной истории и недостатке наших источников некую общую тенденцию, нам представляется, что большая часть полисов, включая Афины, как правило, придерживалась традиционного строя, основанного на уважении законов предков, которые, по существу, стояли на страже привилегированного положения имущих. Разумеется, это не исключало определенного народного недовольства, которое могло вылиться в мятеж, если находился лидер, способный им управлять. Так, Агафокл, исполнявший в Сиракузах функции стратега, смог захватить власть в 317–316 годах до н. э., организовав против олигархов, которые управляли городом, восстание бедняков, поддержанное армией, которое быстро переросло в грабежи и резню, Эта внутренняя напряженность иногда усугублялась вмешательством извне. Так произошло, например, в Кирене в 322–321 годах до н. э. во время конфликта киренейцев с авантюристом Фиброном, завершившегося в результате всяких перипетий установлением лагидского господства в этой стране: демократы и собственники пытались заручиться поддержкой авантюриста, который хотел захватить Ливию, а многие аристократы получили убежище и покровительство у Птолемея, чей полководец Офелла с помощью этих беженцев разгромил Фиброна и подчинил Кирену власти александрийского сатрапа. Примечательно, однако, что закон, изданный тогда Птолемеем в Кирене, насколько он известен нам по чрезвычайно интересной надписи, не ограничивался восстановлением изгнанников в правах и введением лагидского контроля за политической обстановкой в полисе с присвоением царю пожизненного звания стратега; если возвращались главные рычаги аристократического управления, то новый закон вносил в него существенную поправку, увеличивая в десять раз число полноправных граждан, которое вырастало с 1000 до 10 000 человек. Этой значительной уступкой народу Кирены Птолемей, очевидно, намеревался удовлетворить требования демократов и, таким образом, вернуть мир в полис; это стремление не получило своего политического завершения, но оно продемонстрировало, что позиции диадохов, а в свое время и Александра, в отношении полисов определялись не симпатией к тому или иному образу государственного устройства или к той или иной партии, а лишь обстоятельствами и сиюминутными интересами монарха. Так, мы видели, как Антигон Одноглазый и его сын Деметрий в официальном заявлении даровали «свободу полисам» и отменили в Афинах консервативный режим Деметрия Фалерского, чтобы одолеть Кассандра, тогда как Гонат, их прямой наследник, обычно опирался на местные тирании, которые пресекали деятельность демократии. Эта сложная политическая игра, где различные группировки зачастую сталкивались друг с другом и охотно призывали на помощь чужеземцев, осложнялась корыстным побуждением правителей, которые непосредственно или через своих шпионов вмешивались в нее, не руководствуясь доводами рассудка. Их уверенный цинизм был определяющей чертой эпохи. Но разнообразные направления, которые принимало их вмешательство, не позволили ему системно повлиять на конституционное развитие полисов, которое в целом подчинялось другим силам, вызывающим медленные изменения в экономике и обществе.