Постичь реальность религиозных верований наилучшим образом возможно именно через их конкретные проявления: пожертвования, освящения, праздники, культовые сооружения, священные законы. Эти свидетельства эллинистической эпохи так многочисленны и так бесспорны, что у нас нет оснований сомневаться в преемственности и жизнеспособности веры среди большинства греков того времени. Тем не менее среди просвещенных умов, которых учения философов заставляли задумываться обо всем, в том числе и о вере в богов, в это время появляется разнообразная критика: от рационалистической интерпретации мифов до скептицизма и радикального атеизма. Влияние этих взглядов было ограничено узким кругом образованных людей и не приводило к значительным изменениям в образе жизни народных масс; но разве иначе обстояло дело с Гераклитом или Анаксагором? Вспомним вкратце основные аспекты этого развития мысли.
Самым характерным, без сомнения, является евгемеризм, имевший важные последствия — прямые и косвенные. Евгемер, живший в конце IV — начале III века до н. э., написал странное произведение, своего рода философский роман, под названием «Священная запись». В нем он рассказывал о вымышленном путешествии на острова Индийского океана, главный из которых назывался Панхайа. Там жило разнородное население, в котором местные соседствовали с выходцами из Индии, Скифии и даже с Крита; ими управляли критские жрецы. В надписи, вырезанной на золотой стеле в величественном храме Зевса Трифилия, сообщается история древних царей страны, которые были ни много ни мало традиционными богами Греции: Уран, Кронос, Зевс, — легенды о которых, лишенные своего чудесного элемента, излагались как исторические факты. Зевс, в частности, представал мудрым и благодетельным царем, который путешествовал по миру и распространял свои благодеяния среди людей, пока не умер на Крите. Впоследствии признательные народы возвели ему храмы и жерственники и сделали из него бога. Евгемер, таким образом, предлгал историческое объяснение религиозного феномена: боги — это люди древних эпох, которых благодаря их могуществу и славе стали считать после смерти высшими существами, которым следовало поклоняться. Это коренным образом десакрализировало основную идею греческой религии, согласно которой бессмертные обладали природой, отличной от человеческой. Поэтому древние считали Евгемера атеистом; но лишь немногие из его читателей делали далекоидущие выводы из предложенной им интерпретации. В большинстве своем они ограничивались историзацией мифов, не ставя под сомнение ни существование, ни могущество богов, о чьих земных деяниях рассказывалось как о деятельности реально живших царей. Впрочем, современная реальность, с ее активным установлением царских культов, не давала повода усомниться, что нечто подобное происходило и в прошлом. Поэтому такие мифографы, как Дионисий Скитобрахион, рассказывавший о приключениях Диониса на Востоке и в Африке, отнюдь не способствовали разрушению традиционной религии. Мы прекрасно видим это у Диодора, который собрал их в большом количестве в своем произведении и которому мы обязаны существенной частью всего того, что мы знаем о Евгемере. Однако в Диодоре не было ничего вольнодумного; совсем напротив, он очень старательно подчеркивал в своей истории все, что могло быть интерпретировано как награда за набожность или кара за святотатство. Даже два века спустя Павсаний, великий читатель мифографов, был тем не менее набожным человеком, крайне внимательным ко всем ритуалам, сохраненным предками, и нисколько не сомневающимся в существовании богов.
Не стоит также переоценивать разрушительное влияние философов, чьи рассуждения доходили лишь до очень ограниченного числа слушателей. Кроме того, их размышления заканчивались разнообразными выводами, которые почти не расшатывали народных верований. Из двух крупных философских школ, появившихся и развившихся в эллинистическую эпоху, только учение Эпикура могло привести к неверию, как это видно из жесткой критики, которую Лукреций направлял против религии, «которая подавляет человечество, являя ему с высоты небес ужасный и грозный лик» и которая отныне, благодаря усилиям Эпикура, «в свою очередь разбита и попрана — победа, которая возносит нас до небес». По правде говоря, эта прекрасная ораторская экспрессия не имела воздействия на массы, которые как в Риме, так и на греческом Востоке были по-прежнему привязаны к своим древним суевериям и утешительным упованиям. Лукреций, однако, пошел дальше собственно учения Эпикура: этот последний совсем не отрицал существования богов, но заявлял, что им нет дела до людей. За что, в таком случае, служить им? Такой вывод естественным образом вытекал из этой точки зрения, и ученики Эпикура к нему пришли. Но требовалась определенная сила духа, чтобы отказаться от помощи религии, а также от страха, который она внушала; вот почему у Эпикура никогда не было много учеников.