Цивилизация, культура, религия

Систематический вклад в понимание разбираемых нами феноменов вносят механизмы, ведущие к образованию неврозов. Здесь тоже определяющие события происходят в период раннего детства, но акцент делается уже не на времени, а на процессе, отвечающем тому или иному событию, на реакции против него. В схематическом изложении можно сказать следующее. Как следствие переживания возникает требовательное влечение, жаждущее удовлетворения. В таком удовлетворении Я отказывает либо потому, что парализовано силой требования, либо потому, что усматривает в нем какую-то опасность. Первая из этих причин более изначальна, обе сводятся к избежанию опасной ситуации. От опасности Я защищается процессом вытеснения. Порыв влечения неким образом сдерживается, повод к нему вместе с сопутствующими восприятиями и представлениями забывается. Процесс на том, однако, не завершается, влечение либо сохранило свою силу, либо оно собирается с нею снова и пробуждается под действием нового повода. Оно повторяет тогда свое требование, а поскольку путь к нормальному удовлетворению для него закрыт тем, что можно назвать вытеснительным шрамом, то оно прокладывает себе где-то в слабом месте другой путь к так называемому эрзац-удовлетворению, дающему о себе знать теперь уже в качестве симптома, без согласия, но также и без понимания со стороны Я. Все феномены симптомообразования могут быть с полным основанием описаны под рубрикой «возвращение вытесненного». Их отличительный характер, однако, – далекоидущее искажение, претерпеваемое возвращающимся в сравнении с первоначальным. Возможно, кто-нибудь подумает, что эта последняя группа фактов слишком далеко увела нас от аналогии с традицией. Но нам не приходится жалеть об этом, если мы приблизились тем самым к проблеме отказа от влечения.

ж) Историческая правда

Мы предприняли все эти психологические экскурсы, чтобы лучше увидеть правдоподобие того, что Моисеева религия осуществила свое воздействие на еврейский народ лишь в качестве традиции. Большего, чем некоторая вероятность, мы, похоже, не достигли. Однако предположим, полное доказательство нам удалось; всё равно осталось бы впечатление, что мы удовлетворительно осмыслили только качественный фактор требования, но не количественный. Всему, что связано с возникновением религии, несомненно также и иудаизма, присуще нечто величественное, что нашими предшествующими объяснениями не покрывается. Тут должен был участвовать еще и какой-то другой момент, для которого существует мало аналогий и нет ничего однородного, нечто уникальное и нечто такого же ранга, как и возникающее из него, как сама религия.

Попробуем подойти к нашему предмету с противоположной стороны. Мы понимаем, что первобытный человек нуждается в боге как сотворителе мира, главе племени, личном покровителе. Этот бог занимает свое место за умершими отцами, о которых кое-что еще говорит предание. Человек позднейших времен, нашего времени ведет себя таким же образом. Он тоже остается инфантильным и нуждающимся в защите, даже повзрослев; ему кажется, что он не может обойтись без опоры на своего бога. Всё это бесспорно, но уже не так легко понять, почему имеет право быть только один-единственный бог, почему именно прогресс от генотеизма к монотеизму, от культа одного бога к культу единственного бога приобретает подавляющее значение. Разумеется, как мы это показали, верующий приобщается к величию своего бога, и чем выше бог, тем надежнее защита, даруемая им. Но мощь бога не имеет своей необходимой предпосылкой его единственность. Многие народы усматривали только славу своему верховному божеству в том, что он царит над другими покорными ему божествами, и не видели умаления его величия, если помимо него существуют другие. К тому же есть ведь определенная утрата интимности, если твой бог становится всеобщим и заботится о всех странах и народах. Человек как бы начинает делить своего бога с чужестранцами и должен компенсировать это себе той оговоркой, что свой народ этому богу предпочтительнее. Можно указать еще на то, что само по себе представление о единственном боге знаменует прогресс духовности, однако этот пункт не может иметь столь большого значения.

Благочестивые верующие умеют удовлетворительным образом заполнять этот пробел в мотивировке монотеизма. Они говорят, что идея одного-единственного бога потому так неотразимо воздействует на людей, что в ней есть частица вечной истины, которая долго была сокрыта, наконец выступила наружу и тогда уж всех должна была увлечь за собой. Мы должны признать: что ни говори, подобное объяснение отвечает величию предмета, равно как и успеху монотеистических религий.