Цивилизация. Новая история Западного мира

Произведения таких писателей, как Редьярд Киплинг, противопоставляли грубого и честного вояку пресыщенному и разнеженному обитателю пригородов; Г. Райдер Хаггард и десятки авторов его калибра увлекали читателей историями о невообразимых приключениях. Прозаики и поэты романтизировали войну, уснащая свои сочинения псевдосредневековой символикой и языком — лошадь у них неизменно становилась верным спутником в боевых походах, солдат — воином, человеческое тело — бренным, а кровь— сладким вином молодости. Героические фантазии сочинителей подкреплялись реальными повестованиями об исследователях, покорителях и первопроходцах — на фоне защиты переправы Роркс-Дрифт, африканских путешествий Ливингстона и приключений Уинстона Черчилля в бурской войне жизнь клерков и лавочников выглядела средоточием скуки и банальности. Даже в творчестве таких далеких от ура-патриотизма художников, как Оскар Уайльд и Обри Бердсли, важную роль играл эпатаж — стремление предложить избалованной и изнеженной аудитории что-нибудь поострее.

Италия после объединения (границы 1914 г.), с бывшими границами итальянских государств

Полувоенизированные объединения с их отрицанием домашнего быта и воспеванием естественности и природы обращались за вдохновением к мифическому прошлому, когда вся молодежь, не оскверненная беспросветностью и порочностью жизни индустриальных городов, несла в себе телесную и духовную чистоту и силу. Именно этим ностальгическим романтизмом было проникнуто поколение юных немецких и австрийских националистов — включая тех, на чьих плечах 30 лет спустя будет воздвигнут Третий рейх. Многие европейцы той поры чувствовали усталость от спокойной и мирной жизни и искали драматизма, испытания, славы и простоты — всего, что ассоциировалось с войной. Гельмут фон Мольтке, начальник немецкого Генерального штаба с 1871 по 1888 год, писал: «Вечный мир — это мечта, причем отнюдь не прекрасная, а война есть звено божественного миропорядка. В ней развиваются самые благородные достоинства человека: мужество и самоотверженность, верность долгу и готовность пожертвовать собственной жизнью. Без войны мир погряз бы в материализме».

Пока нации Европы пребывали в мире друг с другом, от десятилетия к десятилетию все более тревожном, остальная планета превращалась в отдушину для их патриотического энтузиазма. Редко дравшиеся на родной земле, во всех прочих частях света европейские армии в XIX веке вели беспрерывные боевые действия — между собой и не только. И если с утратой Францией военного могущества в 1815 году Британия получила почти неограниченное поле деятельности для строительства глобальной империи, то после 1870 года отхватить свою долю мирового господства захотелось и другим европейским державам. Индустриализация дала в руки Франции, Бельгии. Германии и Италии военные технологии, с помощью которых можно было подавить любое сопротивление заморским амбициям, если только эти амбиции не пересекались. Колебания относительно захвата других частей земного шара запросто перевешивали аргументы социал-дарвинистов — европейцам самой природой предназначено повелевать, и отказаться от этого означает изменить моральному долгу. Издержки колонизации казались незначительными, а престиж, связанный со статусом страны-метрополии, был велик.