Вскоре по приезде Августин увлекся воззрениями Амвросия, католического епископа Медиолана и видного политического деятеля западной церкви. Амвросий видел в христианстве религию духа, которая объединяет души как нематериальные сущности, скрытые от взгляда оболочкой плоти. Это нематериальное понимание религии и мира явилось совершенной новостью для Августина — как и большинство других, он всегда исходил из того, что Бог должен присутствовать в материальной действительности. Учение Амвросия показывало, сколь серьезное влияние оказывали на христианское богословие Плотин и другие неоплатоники. Платоновский мир идеалов оказывался у него безвременным, совершенным царством духа, а реальный мир представлял испорченную версию, которая со временем только сильнее приходила в упадок. Если Платон верил, что идеальный мир доступен человеческому разуму, рациональному мышлению, то по мнению Плотина, и впоследствии Августина, «Единое», или Бог, существовало абсолютно за гранью человеческого понимания. Как позже, обращаясь к Богу, написал Августин: «Я понял, что удален от Тебя». Интерпретация Плотина, сформулированная Амвросием, апеллировала к ученым инстинктам Августина и в конечном счете заставила его, отвергнув манихейство, прийти в объятья католической веры. В 386 году он крестился и после пяти лет, проведенных в Сицилии и Тагасте, был назначен епископом портового города Гиппон на южном побережье Средиземного моря, где и провел все оставшееся время до смерти в 430 году.
Прежде чем дать характеристику гиппонским сочинениям Августина, нужно понять контекст, в котором они были написаны. После смерти императора Феодосия в 395 году соглашения, заключенные имперскими властями с готскими поселенцами, вскоре были нарушены. Аларих, предводитель вестготов, посчитав себя оскорбленным отсутствием компенсации за службу, в 410 году возглавил поход на Рим, в результате которого бывшая столица была захвачена и разграблена. Имевшее огромное символическое значение, это событие стало лишь очередным симптомом общего упадка политической и церковной власти империи. Хотя не все «варвары» были захватчиками и не всегда они несли с собой разрушение, их растущее влияние уже изменило облик Западной Европы. Едва вестготы ушли из Италии, как другое германское племя, вандалы, вторглось в Западную Африку из Европы и начало продвижение вдоль побережья Средиземного моря к Гиппону и Карфагену.
Занимая пост в Гиппоне, Августин собственными глазами видел, как могущество и авторитет католической церкви приходят в упадок вместе с властью императора Западной империи — ее защиты и опоры. И вестготы, и остготы, и вандалы были приверженцами арианства, еретического учения, преданного анафеме на Никейском соборе. В отсутствие центральной власти пути развития западного христианства, как внутри, так и за пределами официальной церкви, становилось невозможно ни предугадать, ни, тем более, спланировать. Соперничающие христианские секты без стеснения навешивали ярлык еретиков на всех, кого вздумается, и Августин вполне серьезно полагал, что для него, не исключено, уготован мученический конец. Соответственно, в своих трудах он видел не упражнение в теоретизировании, а отчаянную битву за душу христианства посреди мира, погрузившегося в пучину распада.
Для всякого богослова, считал Августин, главной целью занятий должен стать ответ на вопрос «Откуда происходит зло?» Если Бог и благ, и всемогущ, то как зло могло появиться в этом мире? В такой формулировке мы видим Августина как восприемника метода абстракции, обязанного своим рождением Сократу и Платону. Идея о том, что есть некая абстрактная вещь, называемая «злом», которая противоположна вещи, называемой «благом», не приходила в голову другим людям в другие исторические времена — это изобретение постклассической Греции. Однако поверив в существование такой абстракции, Августин поставил себя перед необходимостью решить вопрос о ее происхождении. Манихеи уже дали ответ — злой бог и благой бог сосуществуют, — но Августину претил подобный «просвещенный фатализм». Он верил в то, что со злом должно бороться, а не просто его избегать.