Цивилизация перед судом истории. Мир и Запад

Если мы проанализируем эти травмы в понятиях материальных, попытавшись оценить способность различных цивилизаций как к возрождению, так и к разрушению, нам нелегко будет начертить четкие сравнительные графики нашей западной цивилизации, с одной стороны, и греко-римской или китайской — с другой. Без всякого сомнения, у нас сегодня намного больше возможностей и для реконструкции, и для разрушения, чем имели китайцы или римляне. С другой стороны, более простая социальная структура обладает большей стихийной восстановительной силой, нежели более сложная. Когда я вижу, как наши восстановительные программы в Великобритании задерживаются из-за нехватки квалифицированной рабочей силы или высокотехнологичных материалов, а иногда — и не в меньшей степени — из-за сбоев административного механизма, я вспоминаю, как мельком видел в 1923 году восстановление турецкой деревни, разрушенной под самый конец греко-турецкой войны 1919–1922 годов. Турецкие крестьяне не зависели от привозных материалов или рабочей силы, равно как и от милостей бюрократов. Они перестраивали свои дома и ремонтировали домашнее имущество и сельскохозяйственный инвентарь собственными руками из дерева и глины, что находились вокруг. Кто может предвидеть, будет ли Нью-Йорк после третьей мировой войны жить материально так же спокойно, как деревня Йени-Кей после 1922 года, или так же тяжело, как Карфаген после 146 года до н. э.? Правда, те раны, которые цивилизация наносит себе и от которых в конце концов погибает, совсем не материального свойства. Во всяком случае, в прошлом неизлечимыми оказались как раз раны духовного порядка; и поскольку под слоем самых различных культур лежит однородная духовная природа человека, можно предположить, что духовное опустошение, производимое «нокаутом», по своей разрушительной силе убийственно, и именно оно каждый раз приводит к гибели.

Тем не менее если принудительный метод политического объединения мира беспредельно разрушителен, то метод сотрудничества со своей стороны изобилует трудностями.

В настоящий момент, например, мы наблюдаем, как великие державы пытаются — вероятно, это неминуемо — одновременно делать две вещи, не просто противоположные, но воинствующе противоположные и абсолютно несовместимые в конечном счете. Они пробуют запустить в действие новую систему кооперативного мирового правления, не имея возможности прогнозировать ее шансы на успех, и пытаются застраховать себя от провала, маневрируя друг перед другом в том самом старом стиле силовой политики, который может привести лишь к третьей мировой войне и «нокауту».

Организацию Объединенных Наций можно со всей справедливостью назвать политическим механизмом для осуществления возможно более тесного сотрудничества между Соединенными Штатами и Советским Союзом — двумя великими державами, которым суждено быть основными антагонистами в последнем раунде голой силовой политики. Нынешняя структура ООН представляет собой именно эту форму сотрудничества, какой Соединенные Штаты и Советский Союз могут достичь в данный момент. Эта структура есть очень свободная конфедерация, а наш замечательный председательствующий в Четем-Хаус, Лайонел Кэрти, заметил, что политические ассоциации подобного шаткого типа никогда в прошлом не были устойчивыми и долговечными.

Организация Объединенных Наций находится в той же стадии после войны 1939–1945 годов, в какой Соединенные Штаты пребывали после Войны за независимость. В том и другом случае во время войны общий страх перед опасным общим врагом удерживал некрепкую ассоциацию государств-штатов и делал ее спаянной. Существование этого общего врага служило как бы спасательным кругом, держащим ассоциацию на плаву. Однако после победы, когда общего врага не стало, ассоциация, только из-за него и создававшаяся, должна или утонуть, или выплыть, лишенная поддержки, пусть и не намеренной, но весьма эффективной, которую предоставляло наличие общего врага. В этих обстоятельствах свободная ассоциация не может долго существовать в своем первоначальном виде: раньше или позже она распадется либо трансформируется в действительно эффективную федерацию.

Для того чтобы федерация была долговечной, ей, по-видимому, требуется высокая степень однородности составляющих ее государств. Правда, мы видим, что Швейцария и Канада являются удивительными примерами эффективно работающих федераций, успешно преодолевших сложные различия в языках и религиях. Но может ли кто-то из трезво мыслящих наблюдателей сегодня отважиться на то, чтобы предсказать день и час, когда станет практически возможным союз Соединенных Штатов и Советского Союза? А это как раз те два государства, которые должны объединиться в федеративный союз, чтобы спасти нас всех от третьей мировой войны.

И все-таки эти очевидные трудности на пути кооперативного достижения совершенно необходимой цели — мирового единства — не должны останавливать нас, ибо этот метод обладает рядом уникальных преимуществ, не имеющих альтернативы.