Цивилизация Просвещения

«Французский король позволял издать больше книг, чем могли выдержать Сорбонна и высшие чиновники». Вспомним кризис «Энциклопедии». Монаршая власть, на двенадцать лет доверившая Книжную палату Мальзербу, способствовала распространению Просвещения, по крайней мере благоразумного Просвещения, которое поддерживает прогресс и не угрожает государству. «С 1723 по 1727 год, с возобновлением реестров после перерыва 1716–1723 годов, можно насчитать 31 тыс. 716 изданий, потребовавших высочайшего одобрения»; еще 12 тыс. 610 удовольствовались негласным разрешением. Более изощренная практика негласных разрешений (она предоставляла меньше гарантий авторам и издателям) получила по-настоящему широкое распространение с назначением в 1751 году Мальзерба членом Директории (до: 24 случая в год; после: 126 случаев; начиная с 1767 года официальные и негласные разрешения примерно уравновешивают друг друга). Конечно, эти две серии, даже в своей совокупности, не покрывают полностью состав французской печатной продукции, но соотношение внутри этих рамок, охватывающих более трех четвертей (?) неуловимого целого, представляется бесспорным.

Две тысячи книг, высочайше одобренных с 1723 по 1727 год, «провозглашают наиважнейшей ценностью сверхъестественные основания общества: это более трети религиозных сочинений». Мало комментариев к Писанию — мы в католической стране, уже осужден Кенель, — меньше патристики, мало Августина: янсенизм выдыхается. Зато огромная литература о тщательно контролируемом народном благочестии в духе Кенеля — Арно. Кроме того, много работ по каноническому праву.

Почетное место, отведенное истории, не может не изумлять: современная история, причем почти исключительно европейская, но много внимания уделяется новой периферии — Франция, само собой, но и Англия, Испания, Италия, а также Россия, Польша, Швеция. «Мир за пределами Европы — это мир путешествий, в которых настоящее преобразуется не во времени, но в пространстве».

Основная часть светского знания состоит из «наук и искусств». Наука, искусство и словесность составляют почти половину общего объема. Культура меняет курс. На поспешно сформулированный вопрос: «Почему книги?» — уже найден ответ. Книги состоят на службе у новой цивилизации. С 1723–1727 годов множитель во Франции работает на полную мощность. Протестантские Англия и Германия дали бы примерно такой же результат. Около 1725 года во Франции, Англии, Голландии и протестантской Германии издавалось около 90 % всех книг. Этика и метафизика превалируют над словесностью, медицина наступает на пятки естественным и точным наукам. Это характерная черта сильно ангажированного XVIII века. И все-таки — архаизм и камень преткновения, с которым еще только предстоит справиться, — «свободные искусства» (среди которых главную роль играет музыка) по объему превосходят сельское хозяйство и ремесла.

Анализ данных по середине века (1750–1754) и по его концу (1784–1788) позволяет выявить тенденцию: соответственно 1793, 2728 и 2285 томов. С одной стороны, относительное постоянство, с другой — определенная тенденция. «Эти константы… демонстрируют сохранение на протяжении всего века определенного типа сочинений и социального спроса на него» (Ф. Фюре). Право обогащается за счет'развития юриспруденции, история секуляризуется и прогрессирует: ориентация на современность и на ближайший восток сохраняется, но удельный вес священной истории падает с 25 до 15, а потом до 11 %. «В течение века изобилие книг, посвященных древней — особенно каролингской — Франции, отражает формирование антиабсолютистского национального сознания, в рамках которого аристократическая ностальгия по франкским ассамблеям перерастает в пропаганду конституционализма». Относительная стабильность, в том числе стабильность внутренних пропорций, в разделе изящной словесности — за исключением двух новаций: роста числа словарей и упадка латинских классиков (относительно которых Фюре задается вопросами, сомневаясь, не слишком ли рано усматривать в этом начало бесспорной тенденции).