Цивилизация птиц

Дов и Пик скоро прилетели. Они сразу же заметили отсутствие непослушной Hep. Быстро наступали сумерки, и из окружающей темноты до нас еще долго долетали их зовущие крики.

Но Hep не возвращалась.

Я никогда больше не видел ее.

Я научился летать – не сразу и, конечно, не так хорошо, как Дов и Пик. Напуганный исчезновением Hep, я боялся прыгать с ветки на ветку, прицелившись ногами в далекий сучок, падать в колышущиеся внизу тени, а потом старательно взбираться вверх, перескакивая по сучкам и веткам. Стоя на дрожащих ногах на самом краю гнезда, я смотрел в страшную пропасть, какой казалось мне окружающее пространство.

Первый пойманный мною шмель с таившейся в нем медовой сладостью помог мне перебороть этот страх. Ну разве не прекрасно самому летать и хватать самые вкусные куски?

Я любил сладкое... А вокруг кружили осы, пчелы, шмели, росли ягоды, сливы, груши, виноград, персики, апельсины... Я лишь теперь отведал их вкус, и мое горло сводило судорогой от одной мысли о прохладном сладком соке.

Я стал замечать цветы и в каждом цветке находил присущий только ему вкус, пил из них росу с неповторимым ароматом. И мне захотелось поскорее научиться летать – хотя бы для того, чтобы испытывать это ни с чем не сравнимое наслаждение.

Когда я наконец решился улететь подальше, за пределы растущих вокруг гнезда кипарисов, дубов и пиний, меня поразили и испугали огромные постройки из камня -стены, купола, колонны, статуи, обелиски, фонтаны. Мир становился все больше, расширялся с каждым взмахом моих крыльев. Он казался мне бесконечным, удивительным, необъятным. В нем жили птицы и звери незнакомой мне до сих пор формы и цвета. Я поражался, познавая его, и не переставал удивляться. Меня восхищали и приводили в недоумение и огромные клювы пеликанов с кожистыми мешками, и розовый цвет фламинго, и толпы красных муравьев, которые неожиданно облепили мою ногу, вызвав страшный зуд и жжение.

– Что это? – спрашивал я, открывая мир и предчувствуя, что мне никогда не дано будет познать его до конца.

Вскоре я привык к серости и белизне огромных каменных глыб и все смелее стал пользоваться уступами вертикальных каменных стен для того, чтобы быстрее взбираться на самый верх. Перья моих крыльев становятся все длиннее, все тверже, все шире, захватывают в полете все больше воздуха. Я чувствую, как каждый их взмах становится все более сильным, все более упругим.

Полет стал радостью, он доставляет мне удовольствие, становится самоцелью.

Я уже знаю, как взмыть вертикально ввысь и приземлиться на рогатую голову каменной фигуры, я умею летать волнами – то поднимаясь, то опускаясь ниже, могу перелетать с одной статуи на другую или петлять между овальными каменными столбами и колоннами. Вскоре я замечаю, что другие птицы относятся к нам с неприязнью, глядят со страхом и отвращением. Завидев нас, голуби начинают громко ворковать, нахохливаются, поднимают крылья, готовясь нанести удар. Вороны, грачи, галки бросаются наперерез и прогоняют, злобно крича... Тетерева, фазаны, куры, утки, гуси, поморники, цапли верещат, топают ногами... Соловьи, жаворонки, щеглы, чижи, скворцы и дрозды удирают, щебетом и щелканьем предупреждая окружающих о нашем появлении. Я вызывал страх и отвращение у всех птиц, которые были мельче меня по размеру.

И потому я перестал искать себе друзей среди них. Дов и Пик всегда были окружены стаей сорок, принадлежавших к нашей большой семье, а из-за стен прилетали другие – сине-белые и бело-синие.

Эти сороки всегда вовремя предупредят, предостерегут от любой опасности. Нужно лишь постоянно быть среди своих, рядом со своими, чтобы всегда слышать их голоса. Слыша их разговоры, я обычно чувствовал себя уверенно, знал, что я в безопасности.

Пик учила меня заниматься разбоем в чужих гнездах, красть яйца и птенцов, терпеливо дожидаясь, пока хозяин не покинет своего дома. Она ждала момента, когда скворцы, дрозды или щеглы вылетали из гнезда, чтобы мгновенно ворваться внутрь и так же быстро вылететь обратно, сжимая в клюве трепещущего птенца.

Пик боялась только дятлов и не лезла в дупла даже в случае, если оттуда доносились лишь голоса требующего еды потомства. Она была еще молодой сорокой, когда однажды прокралась в такое вот дупло в стволе дуба. Она уже успела разбить яйцо и частично выклевать желток, оплетенный кровавыми жилками. Пик огляделась... Разбила еще одно яйцо и еще... Оставила одно – самое большое, белое, поблескивавшее в полумраке. Она решила унести его с собой и спрятать. Яйцо, если ухватить его поперек, с трудом умещалось в открытом клюве, поэтому Пик схватила его за один конец и, сжимая створки клюва, выскочила на край дупла. Большая черная птица с красным пятнышком на голове изо всех сил ткнула ее клювом под ребра. Страшная боль пронзила все тело, и ей вдруг стало не хватать воздуха. Яйцо разбилось о толстый сучок, а Пик, кувыркаясь в воздухе, стала падать вниз сквозь листву.