Цивилизация птиц

Ее поросший темной щетиной клюв стал твердым, искривленным, загнулся крючком. Теперь Рею боятся даже более крупные, более опытные сороки. Они завидуют той смелости, с какой она бросается на волчьи спины, вырывая из них на бреющем полете клочья шерсти -совсем рядом с яростно щелкающими от злости зубами.

Поначалу Рея не замечала Сарториса.

А может, она просто делала вид, что не обращает на него внимания?

Ведь не могла же она не заметить, что все остальные сороки давно признали его своим вожаком.

И все же Рея вела себя так, как будто не видела его. Даже когда он предупреждал об опасности и все остальные сороки срывались с места и улетали, она оставалась, осматривалась по сторонам и выбирала свой, иной путь к бегству.

Наверное, именно поэтому Сарторис – то ли восхищенный ее отвагой, то ли просто из чувства противоречия – заметил ее, выбрал среди других самок и захотел сделать своей подругой жизни.

Он упорно ухаживал за ней, бегал, угождал, отгонял других самцов, не позволял им даже приблизиться к своей избраннице.

Он начал ревновать худую, костлявую сороку, им пренебрегавшую!

Вскоре Рея поняла, что рядом с Сарторисом сможет занять особое место – место, которое даст ей власть над остальными сороками.

Она видела, что все мы боимся Сарториса, слушаемся его, летим вслед за ним, делимся с ним своей добычей.

Рея искусно возбуждала его ревность нахохливанием перышек, встряхиванием хвостом, прыжками и кружением перед другими самцами.

Она садилась на противоположной стенке, потягивалась, зевала, вертела головкой.

Сарторис тоже садился, смотрел на нее, восхищался, любовался. Он злобно фыркал, если приближались другие сороки, и как-то раз даже на меня замахнулся клю­вом.

Рея притворялась равнодушной, делала вид, что не замечает этих знаков внимания, чувствуя, что своим невниманием к Сарторису она лишь все сильнее привлекает его. Она не останавливала, не задерживала его, когда он улетал. Не звала лететь вместе с ней.

В теплых лучах утреннего солнца Рея заметила крупную, с синеватым отливом сороку, которая уселась на ветке неподалеку от Сарториса и усиленно старалась привлечь к себе его внимание. Она искушала его, раскладывая крылышки в стороны, то приоткрывая, то снова закрывая клюв. Она строила глазки, моргала, распушала свои перышки, стачивала когти о твердую кору. Рея тотчас же поняла, что может упустить свой шанс.

Она рванулась со своего места и с криком столкнула с ветки не ожидавшую нападения соперницу, потом подошла поближе и потерлась крылом о Сарториса, который уже ничего больше не замечал вокруг, кроме нее.

Рея уселась на широком дубовом суку – покорная, дрожащая, – встряхнула крылышками, опустила клюв, выгнула спинку и застыла в ожидании.

Темно-карие глаза округлились, зрачки расширились, заискрились под лучами солнца.

Сарторис закричал от восторга.

Рея неподвижно лежала под ним, а он вдохновенно колотил крылышками, взобравшись ей на спину.

До самого вечера из раскидистой кроны дуба доносились шум крыльев и счастливые вскрикивания Сарториса.

Он прилетал на холм, садился на ветку кедра и смотрел на статую волчицы и ее детей. Я старалась всегда быть рядом с Сарторисом во время этих его вечерних путешествий.

Он преодолевал свой страх и прилетал сюда перед самым закатом, когда на площади начинали собираться волки. Они приходили сюда из разных районов города, садились вокруг статуи и глухо выли до тех пор, пока на небе не показывалась белая вечерняя луна, которая лишь к ночи приобретала золотисто-красный оттенок.

Особенно внимательно Сарторис разглядывал молодых волков. Чем младше были волчата, тем больший интерес они у него вызывали. Когда в течение дня он натыкался на беременную волчицу, то сразу забывал обо всех своих делах и летел вслед за ней в надежде на то, что так он сможет побольше узнать о ее волчье-человечьем потомстве. Полинявшие, исхудавшие волчицы оберегали своих детенышей, скрываясь с ними в глубоких подвалах, в руинах, гробницах, выкапывая в земле когтями ямы, норы, туннели.

Стоило Сарторису заметить беременную или кормящую волчицу, как он сразу нахохливался, все его перья вставали дыбом. Он садился на безопасном расстоянии и молча наблюдал, стараясь остаться незамеченным.

А иногда он взлетал повыше и, перепрыгивая с ветки на ветку, упрямо подбирался поближе к спрятанным в укромном уголке волчатам. Я никак не могла понять, зачем ему это надо.

В жаркое послеполуденное время Сарторис отдыхал среди издающих одуряющий запах веток магнолии. В пропитавшем все вокруг тяжелом запахе бело-розовых цветов он засыпал глубоко и спокойно. Здесь его не мучили ни сны, ни кошмары, ни видения, ни толпы бросающих камнями, пытающихся поймать его человеческих скелетов.

Я подозревала, что он устраивается отдыхать здесь для того, чтобы забыться, чтобы избавиться от этих проклятых призраков.

Он как раз дремал, прижавшись к гладкому белому стволу в тени сплетенных над ним ветвей, когда снизу донесся шорох, шелест быстро проскользнувшего зверя. Сарторис открыл глаза, выпрямился, вытянул голову впе­ред.