Цивилизация рассказчиков: как истории становятся Историей

В последние дни Крестовых походов новые технологии, попавшие в Европу из других частей света, способствовали значительному росту грамотности. Европейцы научились делать бумагу и печатать книги. Книг становилось все больше, и все больше людей умели читать. Эти люди жаждали прочесть Библию на понятном им языке. Церковь отнеслась к идее перевода резко отрицательно. Предоставить обычным людям доступ к Библии?! Да это поставит под угрозу весь миропорядок! Инквизиция преследовала таких еретиков и выжигала их из общества с тем же рвением, что и ведьм.

В ретроспективе мотивы Церкви вполне поняты. В феодальном обществе власть Церкви зиждилась на ее монопольном праве обеспечивать доступ на небеса. Если люди начнут самостоятельно прокладывать себе путь к желанной загробной жизни, зачем тогда им будет нужна католическая церковь и ее нарратив? А как только нарратив теряет свою актуальность – заметьте, не достоверность, а актуальность, – его жизненная сила начинает угасать. Ненужные нарративы и институты быстро отмирают.

Осмелюсь предположить, что церковные функционеры испытывали куда более глубокую экзистенциальную тревогу, чем просто страх потерять свое привилегированное положение. На протяжении веков католический нарратив не только скреплял мир, но и придавал ему организованную осмысленность. В его рамках жизнь даже самых обездоленных была наполнена определенным смыслом. Несовместимые с тем нарративом идеи угрожали нарушить согласованность созвездия, а если социальное созвездие теряет согласованность, все его человеческие частицы лишаются идентичности. Размытая или смешанная идентичность не угрожает жизни человеческого тела, но вызывает опасное брожение человеческого духа, что, в свою очередь, несет смертельную угрозу для социальных групп, которые сшиваются в единое целое общими нарративами, делающими их способными формировать и реализовывать намерения, то есть для того, что я называю здесь социальными созвездиями.

В этом контексте, когда Церковь сжигала на костре человека за сделанный им перевод, ее ревностные последователи не разочаровывались в ней. Напротив, они приветствовали жестокость и с облегчением вздыхали: нам не о чем беспокоиться, наше «мы» выживет – Церковь об этом позаботится.

И вот в 1519 г. случилось невероятное: монах-профессор Мартин Лютер составил список из 95 резких критических замечаний в адрес Папы Римского и, мало того, вывесил их на дверях местной церкви в германском городке Виттенберге, а также отправил в письме архиепископу Майнца. Вскоре «95 тезисов» Лютера были отпечатаны в виде брошюр и разошлись по всем немецкоязычным землям. Этот шаг не содержал политической подоплеки: Лютер был теологом и выражал свои взгляды в рамках традиционного для христианского мира дискурса. Все его «95 тезисов» касались церковной доктрины и церковной практики.

Непримиримее всего Лютер обрушивался на продажу индульгенций. Это был один из видов духовных благ, который Церковь предлагала своим грешным последователям. Индульгенция сокращала время, которое человек должен был провести в чистилище – месте, где души умерших горят в очищающем огне, пока полностью не очистятся от грехов и для них не откроются двери в рай. Никто не мог избежать чистилища, потому что в этом проклятом мире нельзя было выжить, не греша, но каждый хотел находиться там как можно меньше – и Церковь в обмен на добрые и важные дела обещала договориться о сокращении срока приговора.

Что это были за добрые и важные дела? Феномен индульгенций родился как побочный продукт Крестовых походов. Первоначально Церковь предлагала индульгенции людям, которые совершали грех кровопролития ради защиты христианского мира, в частности членам военно-религиозных орденов, таким как тамплиеры. Но когда Крестовые походы пошли на убыль, индульгенции превратились в чисто коммерческий продукт: пожертвовав сумму x местной церкви, вы могли получить очищение от грехов на сумму y, что сокращало ваше время пребывания в чистилище на срок z.

Мартин Лютер считал это абсолютно неприемлемым. Католическая церковь утверждала, что спасение души нельзя обрести только верой – чтобы попасть в рай, нужно подкреплять веру делами. Но это были не добрые дела в обычном понимании, а предписанные Церковью ритуалы, в том числе и денежные пожертвования. Лютер же провозгласил, что спасение души вообще не может быть достигнуто делами. Никакими делами. Только вера ведет к спасению. Дела – суть внешнее. А вдруг человек только показывает, что молится правильным образом? Вера же – внутри, это прямое общение с Богом. Ни один сторонний наблюдатель не может знать, верит человек или нет. Правда известна только ему самому и Богу.