Цивилизация в переходное время

751 Описание картины было бы неполным, не упомяни я о важной подробности, которая обнаруживается при ближайшем рассмотрении: цилиндрическое фаллическое облако (?) нацелено точно на верхний светящийся вихрь, и это можно истолковать с точки зрения сексуальной теории как сожительство. Из нижнего вихря вырывается крохотный язык пламени, который, в свою очередь, сливается с большим языком слева. Последний, в психологическом понимании, олицетворяет Единое, отличное от Трех; это дифференцированная функция, противопоставляемая трем недифференцированным функциям и, следовательно, главная из них (или, иначе, второстепенная функция). Четыре вместе образуют развернутый символ целостности, самость в ее эмпирическом выражении. Одно из гностических божеств звалось Барбело[476], «бог есть четверка». Согласно раннехристианской идее, единство воплощенного Бога покоится на четырех столпах Евангелий (структура 3 + 1) точно так же, как гностический моноген (unigenitus, Единородный) стоит на tetrapeza (стол с четырьмя ножками). Христос – глава церкви. В качестве Бога он воплощает единство Троицы, а в качестве исторического Сына Человеческого и Антропоса выступает прообразом индивидуального внутреннего человека (вместе с тем он есть завершение, цель и целостность человека эмпирического). Так мы приходим к явно спонтанной картине иерогамии (Hierosgamos) на небесах, за которой следует рождение Спасителя и его земное воплощение.

752 Этому изображению свойственна четко обозначенная горизонтальная ось. Вертикальная же ось выражена четверицей и, более наглядно, нисхождением огня с небес. Сравнение с бомбежкой не столь уж надуманное, так как в момент написания картины эта возможность, что называется, витала в воздухе – и как воспоминание о прошлом, и как предчувствие будущего. НЛО в небе и примечательные события внизу образуют в совокупности поразительную вертикаль, которую можно истолковать как вторжение в мир некоего иного порядка. Без сомнения, крайне важен квинкункс, о котором говорилось выше. Эта чрезвычайно загадочная структура явно соответствует замыслу художника. Ему, несомненно, удалось передать безрадостность, холодность, безжизненность, космическую «бесчеловечность» и бесконечную заброшенность горизонтали, несмотря на ассоциацию с «городом». Тем самым подтверждается стремление подобного современного искусства делать объект неузнаваемым и отсекать сочувствие и понимание зрителя, который, отвергнутый и растерянный, чувствует себя одиноким и предоставленным самому себе.

753 Психологический результат в немалой степени схож с результатами теста Роршаха, когда чисто случайная и иррациональная картина обращается к иррациональным силам воображения и вовлекает в игру бессознательное наблюдателя. Когда экстравертный интерес подавляется таким вот образом, происходит возвращение к «субъективному фактору», а энергетический заряд последнего увеличивается; это явление очень четко наблюдалось в первых ассоциативных тестах. Обособленное слово-стимул от экспериментатора сбивает испытуемого с толка, ибо оно может иметь более одного значения. Испытуемый теряется, не знает, что отвечать, и этим объясняется необычайное разнообразие ответов, наряду, что еще важнее, с изрядным количеством нарушенных реакций[477], обусловленных вторжением бессознательных содержаний.

754 Отторжение интереса вследствие непонимания ведет к его интроверсии и констелляции бессознательного. То же воздействие оказывает и современное искусство. Следовательно, мы можем приписать этому искусству сознательное (или бессознательное) намерение отвести взгляд смотрящего от понятного и приятного мира чувств и навязать откровения бессознательного в качестве своего рода замены утрате человеческого окружения. Такова, к слову, и цель ассоциативных экспериментов и теста Роршаха: они призваны предоставить сведения о «задворках» сознания – и достигают в этом больших успехов. Экспериментальная установка современного искусства, по-видимому, ставит перед зрителем следующие вопросы: «Как ты отреагируешь? Что ты об этом думаешь? Какая фантазия приходит тебе на ум?» Иными словами, современное искусство меньше заботится о создаваемых картинах, но больше о зрителе и его непроизвольных реакциях. Зритель вглядывается в краски на холсте, его интерес пробуждается, но все, что предстает взору, – это продукт, который не поддается человеческому пониманию. Зритель чувствует разочарование, его вынуждают к субъективной реакции, которая выражается во всевозможных восклицаниях. Любой, кто знает, как истолковать эти возгласы, узнает многое о субъективной расположенности зрителя, но почти ничего не узнает о самой картине. Для него это будет фактически психологический тест. Быть может, такое определение пренебрежительно, но оно будет таковым лишь для тех, кто рассматривает субъективный фактор как помеху и источник неудобств. Если же человека интересует собственная психика, он попытается подвергнуть свои констеллированные комплексы более тщательному изучению.