Цивилизация запахов

Во всем этом ощутимо абсолютное неприятие женской старости. Придворные кокетки должны считаться теми, кем не являются. Им проще сделать прическу, чем привести в порядок кожу лица. Вот почему моралисты клеймят позором использование волос мертвецов, а Скаррон смеется над подобной практикой. Тем не менее парики пользовались бешеным успехом и у мужчин и у женщин. Кроме того, считалось, что натуральная шевелюра девушек и дам своим видом и запахом привлекает мужчин и не дает им сосредоточиться на малоприятных лицах-масках. Согласно моде 1630 года прическа делилась на три части: верхняя, с шиньоном, называемым кульбитом; челка надо лбом, сначала короткая, позже завитая, иногда разделенная посередине, называемая гарсет; два пышных локона, спускающихся на уши и распадающихся на мелкие кудряшки (ил. 10). Перья, ленты, драгоценные камни, прикрепленные к шиньону, притягивают мужские взгляды. Ну а мужские носы подают сигналы желания, потому что напудренные волосы красавиц пахнут ирисом, пудрой а-ля марешаль, шипром или мускусной фиалкой. Юные прелестницы, пользовавшиеся успехом у поэтов Плеяды, удостаивались похвалы за светлый, иногда искусственный, цвет волос и восхитительные ароматы, окружавшие их головы. При Людовике XIV мода остается прежней. Роскошь становится опьяняющей: на дамах сверкают жемчуга, бриллианты, прочие драгоценности, а чувственные духи, как предполагается, делают их желанными, несмотря на толстый слой пудры и румян[248]. Сверкающие украшения дам могут сравниться лишь с их ольфактивной привлекательностью. Широкие платья, носимые при дворе, а также правила этикета, согласно которым личное пространство становится больше, чем это было раньше, мешали вдыхать ароматы раскрашенных кукол, прятавших под одеждой душистые саше, скрывавшие запах пота.

Ил. 10. Обоняние. Французская гравюра, ок. 1626

В 1572 году поэтесса Мария де Ромьё разоблачила пагубность некоторых секретов красоты, под впечатлением от одной итальянской книги придумав диалог матери и дочери:

— Вы что же, считаете, что использовать красную сулему и мел и все прочие румяна и пудры, о которых я слышала, — это плохо? — спрашивает дочь.

— Умоляю вас, дочь моя, бойтесь этого, как чумы, потому что, привыкнув к этим вещам, вы будете ошеломлены тем, что в тридцать лет постареете, покроетесь морщинами, дыхание ваше тотчас же сделается несвежим, а зубы, одно из главных украшений, почернеют, испортятся и будут болеть, и вы будете вынуждены вырывать их один за другим; когда вы потеряете боковые зубы, у вас западут щеки, а потеря передних изуродует ваш маленький ротик, и вам против воли придется держать его закрытым и не осмеливаться засмеяться, а если все же засмеетесь, надо будет прикрывать рот рукой. А еще от этих снадобий, бывает, пропадает или портится зрение и ухудшается здоровье всего тела[249].

Врачи, конечно же, знали об упомянутых действиях всех этих медленных ядов, но тысячи кандидаток на вечную молодость с исступлением предавались пагубному уходу за телом. И чем сильнее давила на них мода на молодость, тем больше им требовалось скрывать физическое увядание и тем быстрее росла их потребность в помощи парфюмеров.

Амбра, мускус и цивет